Ключевой. Максим Забелин
что-то не понимаю тебя, Иван. Все эти годы вы твердите, что вы с Вероникой не можете завести детей, а у вас был сын?
Я положил ему руку поверх запястья и немного придержал:
– Хочу, чтобы ты меня услышал. Даже если ты не поверишь мне, просто никому об этом не говори. Но выслушай меня, хорошо?
Мой барабанщик, кумир моего детства, кивнул.
Я отпустил его руку и рассказал ему все, что было еще вчера. Старался приводить подробности, о которых он мог точно знать, детально описывал места, где Макс бывал: его комнату, садик, площадку во дворе, дом на дереве, который мы построили на даче…
– …Однажды вы с ним пошли в парк. Этой осенью… ну, прошлой. На нем была куртка синяя с капюшоном и сапоги резиновые с рисунком кораблика. Был дождь. Вы вернулись через полчаса после того, как ушли. Он был весь мокрый, потому что упал в лужу, поскользнулся, пока ты отвлекся. Ты его притащил сюда и мне позвонил, чтобы я приехал. И мы здесь его маминым феном сушили. А ты пытался дать ему водки с перцем, чтобы не заболел. Но я отговорил из-за запаха. И потом мы два дня с тобой тряслись, боялись, что затемпературит. А на Новый год, когда ты был в костюме Деда Мороза, он тебе эту историю перед всем столом рассказал, и Веронике, и ее родителям…
Отец смотрел на меня, открыв рот.
– Словом, это только некоторые случаи. Максу четыре года. И вот вчера я его укладываю, как обычно, спать, рассказываю ему сказку, вечером перед сном мы играем с ним в железную дорогу, Вероника на ночь его чмокает. Короче, все как обычно… а сегодня утром его нет. Нет вообще ничего, ни фотографий, ни одежды, ни упоминаний. И никто из вас о нем не помнит! Не мог же я за одну ночь сойти с ума?!
Мысленно я сам себе ответил, что мог, вполне мог. Но смотрел в его глаза, пытаясь найти какую-то поддержку. Он молчал.
– Сегодня утром, – продолжил я, – спрашиваю у Вероники, где Максим. Она бросила трубку. Потом я позвонил тебе. Ты ничего не знаешь. Я поехал в детсад. Пап, ты понимаешь, я код помню на входных воротах и как воспитателя зовут! Я с ней общался сегодня утром… И там был пацан один. Армяненок. Погосян какой-то. Или Аргосян. Короче, не важно, – отмахнулся я, понимая, что отцу слишком долго рассказывать про вымышленного друга, – словом, и вот я здесь.
Возникла пауза. Я замолчал, чувствуя, как пылают щеки и комок подступает к горлу.
– Видишь ли, – с трудом начал папа, – в то, что ты говоришь, невозможно поверить, но ты мой сын. Я тебя люблю и не хочу, чтобы все вокруг считали, что ты сошел с ума…
Он еще раз вздохнул.
– Но если ты хочешь знать, что бы я делал на твоем месте, – я бы искал его.
Я с благодарностью посмотрел на своего старика. Как же много все его понимание, поддержка, его слово, в конце концов, для меня значили!
– Пап, спасибо тебе…
– Ну не знаю, – нахмурился он в ответ, – спасибо или нет. По мне, так лучше бы этого разговора не было. Ты сам понимаешь, что сейчас будет? Как ты сможешь вести прежнюю жизнь?..
Тут он осекся и, немного подумав, продолжил:
– То есть «прежнюю», в смысле которую знаем все мы. Вы и так с Вероникой