Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1. Сборник
постепенно переходит в более нежный тон. Около рояля слушатели разместились группой. Исполняет музыку вдохновенного Шуберта с пересказом слов поэтической легенды Гете – Лев Николаевич.
Звуковые волны то переходят в минорный тон, то снова растут, повышаются, и в том месте, где испуганное дитя обращается с мольбой к отцу: «Родимый, лесной царь со мной говорит, он золото, перлы и радость сулит», в которой слышны слезы, моление и страх, а отец, успокаивая его, говорит: «О нет, ослышался ты», музыка переходит в… и в изображении трагического финала, «когда ездок погоняет, ездок доскакал, в руках его мертвый младенец лежал», – исполнитель, сам охваченный жуткостью изображаемой минуты, всей силою мускулистых рук, бьет по клавишам, и музыка оканчивается раздирающим аккордом, и последние слова баллады: «мертвый младенец лежал» – стоном проносятся в ночной тишине.
И природа, до того момента молчаливая, мгновенно пробуждается, набежавший порыв ветра всколыхнул вершины столетних дерев, листья затрепетали, зашумели; из аллеи ветер, перебросившись через сад в рощу, стал ослабевать и затих. И снова все погрузилось в прежний сон.
Слушатели под впечатлением музыки молчали. И, как бы желая смягчить чувства, навеянные его игрою, Лев Николаевич взял другой аккорд и заиграл одну из любимых мендельсоновских мелодий.
Дети, под впечатлением пережитого чувства, полагая, что они опять услышат страшного «Лешего», заговорили:
– Не надо «Лешего» даром, Лев Николаевич, сыграй «Ключ по камушкам течет»[251].
– А почто леший чужого младенца заморил? – заметил Семка[252].
– Нешто у него своих ребят не было? – вопросительно заключил Кирюша[253].
– Лев Николаевич, сыграй «Божественную», – просил Федя[254].
– И то, и то, ребята, давай Херувимскую сыграем[255].
– Херувимскую, Херувимскую, – хором подхватили дети.
Импровизированный музыкальный вечер окончился. Студенты-учителя и яснополянская детвора, полные «звуков сладких и молитв», расходятся. Детвора за поздним временем устраивается в кабинете Льва Николаевича и через мгновение в живописных позах, раскинувшись на ковре и под письменным столом, засыпает крепким сном. Часть студентов устраивается в нижней комнате, другая направляется в школьное здание. Лев Николаевич идет провожать своих гостей. Ночь была дивная, воздух дышал весенним ароматом. Энтузиаст Томашевский[256], под наплывом чувств, его охвативших, поет, и слова той песни гулко разносятся по окрестности, и по мере его удаления звуки замирают.
Поздно вернулся Лев Николаевич домой. Всюду тишина. Казалось, все уснули, но свет долго горел в его рабочем кабинете. Лев Николаевич, вероятно, заканчивает свою повесть «Казаки». Наконец и там огонь погас.
Кроме чтения школьных дневников и бесед о движении грамотности в народе, на встречах наших одной из излюбленных тем разговора служил вопрос о наилучшем устройстве человеческой
«Ключ» – романс XVIII в., любимый Толстым. См. также воспоминания В. С. Морозова в наст. томе.
Романс «Ключ» поет молодежь Ростовых в романе «Война и мир» (Т. 1. Ч. I. Гл. XVII).
Имеется в виду сюжет баллады Гете «Лесной царь».
Кирилл Евдокимович Иванов (Воробьев) – один из учеников Яснополянской школы.
Федя Морозов.
«Херувимская» – музыкальное произведение композитора Д. С. Бортнянского, которое, так же как и «Ключ», любили петь в Ясной Поляне.
А. К. Томашевский (1842–1907) – студент Московского университета, исключенный осенью 1861 г. за участие в студенческих волнениях. В 1861–1863 гг. учительствовал в Колпинской школе. Позднее был управляющим в Ясной Поляне.