Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2. Сборник
я ему отвечал, тоже не помню. Но его милая светлая улыбка до сих пор у меня перед глазами. Помню еще, что он как-то сурово вглядывался в большую гравюру, висевшую на стене, – снимок с какой-то английской картины, изображающей представление перед королем убийства Гонзаго в «Гамлете». Перед уходом Лев Николаевич подошел ближе, вгляделся в Гамлета и обернулся ко мне.
– Какое тут злое лицо у Гамлета! – сказал он.
– Да, мне тоже кажется, – ответил я. – Но мне нравится королева со своим тупым выражением и вот эти фигуры.
– А ведь Гамлет действительно зол, – сказал Лев Николаевич. – Ему кажется, что все мало, и все он себя за это упрекает, и все мучается тем, что не может убить, кого решил. А сколько он людей перебил зря!..
Лев Николаевич улыбнулся и вышел.
В третий и последний раз я видел Льва Николаевича у покойного А. П. Чехова, весной 1899 года[198]. Помню, тогда печаталось в «Ниве» «Воскресение».
Лев Николаевич вошел в маленький кабинетик Чехова. Антон Павлович тогда только что приехал из Крыма. Никаких особенных разговоров не было. Обменивались незначительными фразами. Чехов спросил между прочим:
– Много цензура вычеркнула из «Воскресения»?[199]
– Нет, ничего важного, – ответил Лев Николаевич и начал расспрашивать Чехова о Крыме.
Чехов, со своим полусерьезным видом, говорил, что ему там скучно.
– Отчего вы так сурово на меня смотрите? – вдруг спросил Лев Николаевич, обращаясь ко мне.
Чехов улыбнулся и сказал:
– Сумбатов не на вас хмурится, а на меня.
– За что?
– За то, что моя пьеса не идет в Малом театре.
– А отчего же она там не идет? – спросил у меня Лев Николаевич.
Я только что собрался рассказать ему всю сложную историю, почему пьеса Чехова («Дядя Ваня»), несмотря на усиленные настояния всей труппы и горячее желание тогдашнего управляющего московскими театрами В. А. Теляковского, все-таки ускользнула из Малого театра, – как Чехов, нахмурившись, сказал:
– Зарождается молодой театр ‹…›, очень симпатичный. Я отдал пьесу ему ‹…›[200]. Ты на меня не сердись, – улыбнулся мне Чехов, не распуская своей характерной морщины между бровями.
Лев Николаевич поглядел на нас обоих и тоже улыбнулся.
В. М. Лопатин
Из театральных воспоминаний
В 1889 году я был мировым судьею и жил в деревне, когда получил приглашение от графини Татьяны Львовны Толстой принять участие в исполнении на домашней сцене, в Ясной Поляне, еще нигде не напечатанной новой пьесы Льва Николаевича «Плоды просвещения»[201], в которой мне предназначалась роль мужика, «старика робкого и нервного», как характеризовала его в своем письме Татьяна Львовна. Это приглашение меня очень заинтересовало. Представлялась возможность проверить впечатления действительности в художественном творчестве такого глубокого знатока народной жизни, как Л. Н. Толстой. Изъявив свое согласие на участие в спектакле,
Толстой был у Чехова 22 апреля 1899 г. Чехов писал М. О. Меньшикову 27 апреля 1899 г.: «Был у меня Л. Н. Толстой, но поговорить с ним не удалось, так как было у меня много всякого народу, в том числе два актера, глубоко убежденные, что выше театра нет ничего на свете» (
«Воскресение» было опубликовано в журн. «Нива» (1899. № 11–52) со множеством цензурных искажений и изъятий, уродующих текст. Исключались даже целые главы: XXXIX–XL (ч. I), посвященные богослужению в тюремной церкви и гл. XXVII (ч. II) – посещение Нехлюдовым Торопова.
Чехов говорил о Московском Художественном общедоступном театре (ныне МХАТ им. А. М. Горького). История отказа Чехова дать Малому театру «Дядю Ваню» была такова. Сумбатов в мае 1897 г. (вскоре после выхода в свет пьесы) вел настойчивые переговоры с Чеховым, убеждая его передать «Дядю Ваню» Малому театру (
Работа над комедией «Плоды просвещения» (в первоначальной редакции – «Исхитрилась») началась в ноябре 1886 г. В 1889 г. Толстой возобновил работу, длившуюся с перерывами до декабря 1889 г.; в это время Т. Л. Толстая, заручившись согласием отца, затевает подготовку домашнего спектакля в Ясной Поляне. Толстой создает новую редакцию пьесы в процессе репетиций.