Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2. Сборник
Шиллера. О «Натане мудром» Лессинга еще подумает, перечитает[177].
Я говорил, что трудно приводить такие примеры, что сразу не сообразишь, что это значит – горстью черпать из моря, а он утверждал, что и черпать-то нечего. Спросил его, под влиянием только что прочитанной брошюры Вейнберга[178], что он думает о поэзии Гейне. Лев Николаевич отвечал, что причислить сочинения Гейне к истинным произведениям искусства он не может, скорей причислил бы их к дурному искусству. У Гейне безотрадный пессимизм и цинизм, глумление над всеми и над собой, не смягчаемое любовью, полная неспособность, «свойственная евреям вообще», понять дух христианства. Но тут же он прибавил, что недавно перечитывал Гейне и восторгался им, хотя объясняет это тем, что он сам испорчен нашими искаженными взглядами на искусство. У Гейне удивительное остроумие, необыкновенная ясность ума, когда он характеризует разные философские направления, «как не охарактеризует ни одна история философии», чрезвычайно умные изречения.
Заговорили об отрицательных фактах биографии Гейне, и по этому поводу Сулержицкий сказал, что его обижало при чтении биографии Руссо его отношение к женщинам.
Лев Николаевич отвечал, что ему никогда это не казалось странным для Руссо. Он всегда был легкомыслен, то есть лучше сказать, до того глубокомыслен в том, что занимало его ум, что оказывался вполне беспомощным со своей наивностью в практической жизни и нуждался в ухаживании женщины ‹…›.
Присутствовала, между прочим, какая-то графиня ‹…›. У нее Лев Николаевич брал журналы и книжки декадентские, чтобы «понюхать, как скверно пахнут». По этому поводу произошел разговор. Лев Николаевич только что пришел от Льва Поливанова и передавал его отзыв об «Искусстве»[179]. «И зачем Лев Николаевич упоминает о декадентах? – говорил Поливанов. – Что с ними возиться? Они уже погребены». Возражая на это, Лев Николаевич говорил, что напрасно так мало обращают внимания на декадентов, что это болезнь времени, и она заслуживает серьезного отношения.
Дальше был разговор довольно длинный вообще об искусстве, его идеалах (простота, общедоступность). Лев Николаевич охотно и много раз может повторять те мысли, которыми он занят в своей работе. Нового из этого разговора я ничего не вынес. За борт вылетели Шекспир, Данте, Бетховен, Грибоедов, как не общедоступные и потому не истинные.
– Не нужно бояться отбрасывать, – говорил на мое слезное заступничество Лев Николаевич. – Чем меньше останется, тем лучше.
По глазам моим он, верно, видел, что я не верю. После играл Гольденвейзер, и мы разошлись во втором часу ночи.
7 февраля 1899 г.
‹…› Состоялось трио. Играли Бетховена: довольно хороший скрипач Алмазов, виолончелист из учеников консерватории, рояль – Гольденвейзер, который превосходно читает ноты. Потом пела романсы дочь Алмазова, сильный и довольно приятный голос.
Лев Николаевич, по обыкновению, принимал в музыкантах живейшие участие. Оставлял сейчас же разговор, как только
Речь идет о главе XVI трактата «Что такое искусство?», где в качестве образцов высшего искусства названы Толстым произведения Шиллера, Гюго, Диккенса, Достоевского, Бичер-Стоу, Д. Эллиота. Драму Лессинга «Натан Мудрый» Толстой не упоминает, хотя в свое время он рекомендовал «Натана Мудрого» для издания в «Посреднике» (письмо к В. Г. Черткову от 19–21 января 1887 г.).
Трактат «Что такое искусство?» Толстого. Критике декадентского искусства Толстой целиком посвятил X главу трактата.