Мальчик и море. Непридуманные истории. Сергей Терещук
тянуло сырой прохладой. Спустившись, я попал в метровый коридор, расходящийся буквой Т. Из левой двери доносилось тихое пение, похожее на магические мантры народов севера.
– Направо поворачивай. И смотри под ноги, еще четыре ступеньки. Тоже скользкие, – донеслось из правой комнаты.
Я повернул на голос. И держась за влажную от конденсата стену, нащупал первую ступеньку… И сразу же поскользнулся, но с трудом удержался на ногах.
– Ой!
– Я же предупреждал! Очень скользко.
Глаза стали привыкать к темноте. Через горизонтальную щель в стене, размером с форточку, пробивался параллелепипед пыльно-желтого солнечного света. Отскакивая от мраморного пола, он ударялся о шершаво-серый потолок, оставляя там свой прямоугольный отпечаток. Здесь было влажно и холодно. Не верилось, что на улице плюс 34 градуса.
– А зачем тут мраморный пол, если скользко?
– Зато красиво… Сейчас свет починю… От сырости коротит вечно…
В углу, где шевелилась тень дяди Тофика, коротнуло, и вместе с искрами посыпался отборный мат. Фейерверк закончился, и все стихло. Потом в луч света вошел монтёр-пиротехник, рассматривая свою руку.
– Нормально меня еб… Кхм! Садануло! Аж искры из глаз! Там выключатель справа у входа на уровне пояса.
Я пошарил рукой по стене и нащупал кнопку. Щёлк! Тоскливо зажглась лампа посреди комнаты, поглотив солнечный свет из бойницы окна, превратив комнату из подземелья в склад забытых вещей. Среди которых была кровать с провисшей сеткой, прикроватная тумба пионерлагерного образца, у противоположной стены стояли ящики с инструментом, проводами, железными банками. Вдоль стены ползла полка с закупоренными стеклянными бутылками, в которых поблескивали всеми цветами радуги загадочные жидкости. Тут же в углу куча ржавого хлама ощетинилась запчастями для неведомых мне станков и транспортных средств, которые здесь, по всей видимости, пытали и замучили до смерти. Под жалким подобием окна стояла длинная тумба, на которой вольготно расположился новенький, но так и не заработавший японский кассетник, и скромно развалился старенький советский патефон. Все полки тумбы были заставлены старыми пластинками! Патефон и пластинки!
Пока Тофик пытался реанимировать японского годзиллу, я решил познакомиться с патефоном. Две коробки, обтянутые зеленым подобием клеенки, соединённые двумя рояльными петлями, вытянулись на тумбе, стыдливо демонстрируя своё жалкое нутро иностранному чуду техники. Никелированная ручка для завода, металлический блин диска, пронзенный штырем в центре, взбудораженная пружина, торчащая из ящика, шестерёнки, заполонившие внутренность, и звуковая изогнутая трубка с круглым громкоговорителем. Только иглы не было…
При помощи отвертки, мата и ободряющих постукиваний, магнитофон ожил… Но не надолго. Годзилла был голоден и тут же зажевал кассету…
– Твою-то так…
– Дядя Тофик, а иглы нет?
– А чего она даст?
– Для патефона…
– А!