Жизнь волшебника. Александр Гордеев
в которой оказывается он сам после бесед с тестем, а иногда –
даже после отдельных, случайных фраз, сказанных тем мимоходом. От Лесниковых он уходит
потом молчаливым и сосредоточенным.
– Э-э, ну что ты хочешь? – говорит однажды тесть в ответ на какую-то реплику Романа. – Да
разве такое возможно в нашей загипнотизированной стране?
– Почему загипнотизированной? – удивляется Роман.
– Ну а как же? Мы ведь обычно верим не самим себе, а радио и газетам. Видим одно, но нам
сообщают, что мы видим другое, и мы тут же начинаем видеть именно так, как нам говорят. Чем
тебе не гипноз? Видим, к примеру, какую-нибудь гадость или нелепость, а нам возьмут да
растолкуют её как-нибудь, сославшись на высшие материи, и вот гадости уже и нет. Ты сам
рассказывал: сделали у вас в совхозе этот самый кормоцех, продукцию которого коровы не
95
переваривают. Нелепость эта, видимо, очевидна с любой точки зрения, в том числе и с
экономической. А нам говорят: так это же политика Партии! И вот мы уже думаем: «Ну и дуры же
наши коровы, что их желудки молотую траву не переносят, ну совсем в политике не
разбираются…»
Поначалу в Романе как в коммунисте, вооруженном базой армейских политзанятий, вспыхивает
настороженность на уровне некого привитого пограничного инстинкта, да тут же и гаснет. Ведь
тесть-то прав.
– Наверное, зря я пытался во все эти дела вникать, – говорит он, вспомнив свои пылёвские
амбиции, – надо просто жить самому по себе, да и всё.
– Жаль, конечно, что ты скис, – грустно констатирует Иван Степанович, – а лучшего, как
говорится, предложить не могу. Пословица про русского, который долго запрягает, да быстро ездит
– ерунда. Он вообще уже не ездит. Он только и делает, что запрягает и запрягает. Да скоро и
запрягать разучится. Мыслимо ли: иметь такие богатые культурные традиции, такой потенциал
талантливейших людей, – тут Иван Степанович возводит руки вверх, чтоб выразить высоту и не
выдерживает, поднимается с кресла перед этой высотой, – иметь всё это и увязнуть в такой
чудовищной ничтожности! Это ли не национальная трагедия?! Наша страна как река с чугунными
берегами. Всё новые и новые люди текут меж них, но берега не подмываются – остаются
неизменными…
И этого краткого разговора хватает Роману не на один вечер осмысления.
– Наша страна – это детский сад, – говорит тесть в другой раз и, отвечая на новое недоумение
Романа, поясняет, – а ты посмотри, как по-детски мы забавляемся. Ну вот присвоили, например,
человеку звание «герой». Хорошо, тут всё понятно. Геройство – это свойство личности, и в
награждённом человеке оно присутствует. Пусть, герой так герой. Но возможно ли быть дважды,
трижды, четырежды героем? Если ты второй раз сходишь в баню, то разве можно тебе присвоить
звание «дважды чистый»?
Иногда же Иван