Жизнь волшебника. Александр Гордеев
бутылку
«Агдама» и молча ставит на стол.
– Понял, не дурак, – коротко соглашается Роман.
Он берёт со стола стаканы и по длинному коридору идёт на кухню, чувствуя, что его едва не
тошнит от этой вынужденной, беспомощной бравады. Стаканы на самом деле чистые, но тут нужно
прийти в себя и настроиться. На кухне знакомый токарь из соседней комнаты запекает на
сковородке омлет. Пахнет вкусно, но аппетита уже как ни бывало. Протирая скрипящее толстое
стекло надёжных гранёных стаканов под шипучей струей холодной воды, Роман невольно ловит
себя на желании тереть эти стаканы и тереть. Идут последние минуты, пока они с Серёгой ещё
вроде как друзья. Вот именно, «вроде как». А может быть, Серёга пришёл с чем-то другим? Хотя к
чему уж теперь эти увёртыши? Нашкодил – отвечай. На что тут ещё надеяться? Ситуация есть и,
значит, должна как-то разрешиться. В таких случаях объяснение неизбежно: это не тот груз, что
просто забывается или как-то незаметно сам собой сваливается с души. Пожалуй, это даже
хорошо, что друг пришёл сам. Но заговорить, наверное, надо первым. Так будет честнее. И всю
вину взять на себя, чтобы не развалить его семью.
Серёга уже без пальто, в одном свитере сидит за столом, бездумно гипнотизируя
распечатанную бутылку. Роман стряхивает на пол капельки со стаканов, решительно
припечатывает их к столешнице. Серёга, очнувшись, слегка вздрагивает, а потом выше ободков
наливает в них красную, чем-то нездоровую на вид жидкость. Значит так: сейчас они выпьют, и
надо сразу говорить. Но Серёга не даёт и выпить.
– Что же это ты перестал к нам забегать? – спрашивает он, поднимая стакан внимательно и
осторожно, чтобы чокнуться и не расплескать.
У Романа прилипает язык. Он физически ощущает, как внутри него всё спекается тяжёлым,
неповоротливым куском, похожим на тот безвкусный омлет, который он только что видел на кухне.
– Да так как-то всё… – мямлит он, сам не зная что, – то одно, то другое.
– Жена, правда, рассказывала мне, что ты приходил о чём-то поговорить…
– Да ничего особенного, – продолжает Роман, думая, что пока ещё это не главная ложь, и вдруг,
сам не зная для чего, врёт откровенно, – хотел своим в Пылёвку кое-что передать: думал, вдруг ты
поедешь.
Всё это настолько глупо и несуразно, что не лезет ни в какие ворота.
– Ну надо же, – огорчённо говорит Серёга, или играя с ним, как кошка с мышкой, или не замечая
этой явной подтасовки, – не мог заехать днём раньше? Я ведь как раз к родичам ездил… Эх, знал
бы ты, что там творится… Пьют теперь уже просто по-чёрному. Ну, выпьем давай!
Кажется, не замечая и явной накладки своего «выпьем» на пьянство родителей, он так же
аккуратно, но тупо тюкает сверху стаканом о стакан Романа и тут же, громко глыкая, пьёт. Это уже
что-то новое: Серёга всегда сторонился вина, опасаясь дурной отцовской наследственности.
– Ох,