Конституционный патриотизм: четыре европейские реинкарнации и российская версия. И. Н. Барциц
понятиях, как «право» и «гражданственность», то есть на «идентичности гражданства» в противовес «идентичности крови», этнической идентичности.
Идея конституционного патриотизма в Германии пережила те конкретные цели, для которых была изобретена: как замена «правильной» национальной идентичности, которая должна была стать, как заявлялось, ненужной после объединения государства[25]. Если изначально, в утилитарном политическом применении, данная концепция была призвана выступить либерально-демократической альтернативой национального (этнического) патриотизма, то исключительно быстро она была приспособлена к решению главного события новейшей немецкой истории.
Речь идет о второй инкарнации конституционного патриотизма – описании воссоединения Германии.
Конституционный патриотизм как описание воссоединения Германии
«Хабермас, – утверждает Бернард Як, – использует эту идею, чтобы дать бой возрождающемуся после воссоединения Германии этническому шовинизму»[26]:
Он противопоставляет два способа характеризовать включение восточногерманских земель в Федеративную Республику: с одной стороны – восстановление «демократии и правового государства на той территории, где начиная с 1933 года гражданские права были так или иначе лишены силы»[27]. Защита Хабермасом конституционного патриотизма – это в значительной мере защита второго, чисто гражданского описания воссоединения Германии[28].
Ключевым в представленной цитате является слово «описание»: доктрина конституционного патриотизма в реальности выступила лишь описанием процесса включения ГДР в состав единой Федеративной республики, а не характеристикой сути этого процесса. Доктрина конституционного патриотизма в контексте оценки ситуации конца 1980-х – начала 1990-х годов вполне заслужила право считаться конституционным мифом (мифом в положительном смысле, объединяющим общество и граждан в восприятии своего исторического прошлого)[29].
Объединение Германии – результат сочетания массового народного движения в Восточной Германии и решительности политического руководства ФРГ во главе с Г. Колем. Именно эти две силы выступили субъектами политики объединения. Напротив, политическое руководство ГДР и население ФРГ оказались в роли ее объектов: пока одни (лидеры ГДР) судорожно пытались сдержать ход истории, другие (западные немцы) наблюдали за этим ходом по телевидению.
Что обусловило стремление граждан ГДР всеми правдами и неправдами оказаться в Западном Берлине или в ФРГ? Ради чего они просили убежища в посольствах ФРГ в Будапеште и Вене в мае 1989 года? Почему миллионы граждан социалистического немецкого государства вышли осенью 1989 года на улицы Дрездена, Берлина и Лейпцига с вполне перестроечным лозунгом «Wir sind ein Volk» («Мы – народ»), а спустя год трансформировали его в «Wir sind das Volk» («Мы – один народ»)? Создатели мифов полагают, что они «вышли на улицы не ради восстановления немецкого национального государства, а потому, что хотели стать свободными, стремились жить в государстве без
Подробнее см.: