Фатум. Том шестой. Форт Росс. Андрей Воронов-Оренбургский
в другое седло. Но самое ценное в политике – короткая память. Вот видишь, многое уже забылось, что мы обещали русским, но, верь мне, мы похороним и всё остальное.
– Но почему, сеньор? – возмущенное сердце капрала бешено колотилось. – Ведь было время – мы помогали друг другу… Монтерей, Санта-Круз, Пало-Альто не раз просили помощи…
– Забудьте, капрал. – Сальварес ткнул плетью в широкую грудь волонтера. – Мелкий ум всегда тщится знать исключительное. Ум значительный – заурядное. Впрочем, вам этого, один черт, не понять, Вентуро.
– Почему вы так считаете, команданте? – хриплый голос собеседника обиженно дрогнул.
– Почему? Да потому как сие так. Спокойно! Ну-ка, капрал, может быть вы назовете мне главные отличия осла? – песок битым стеклом захрустел под сапогами Сальвареса. – Ну так что? – снова шаги. – Выходит, я прав, ты даже не можешь ответить на этот смешной вопрос.
Мексиканец, вконец смущенный и загнанный в угол, почувствовал, как по телу, под одеждой медленно, улитой пополз пот.
Шаги опять нетерпеливо направились в его сторону, и Вентуро крепко, как лошадь, похлопали по щеке. Он поднял карие глаза и увидел совсем близко перед собой лицо своего командира.
– Так какие отличия, м-м?! – резко, с наигранным интересом спросил лейтенант. С красивого загорелого лица смотрели пугающе дерзкие, горящие глаза, схваченные первыми трещинками наметившихся морщин.
– Наверное, уши, дон… – Вентуро подавленно обтер тыльной стороной руки сухие обветренные губы и замолчал.
– Это ослиные рассуждения, капрал. Упрямство – вот золотое зерно ответа. И оно, это тупое упрямство, – де Аргуэлло вновь, только сильнее ткнул плетью мексиканца, – сидит в вас, как морковь в земле. Впрочем, довольно пустой риторики на эту тему. Вы должны уяснить одно, Вентуро: тот, кто живет только надеждой, увы, умирает голодным. Калифорния – наша родная, солнечная Калифорния, черт побери, – это лучшее место для жизни! Особенно если ты апельсин или слива. Это наша житница, приятель. И если мы потеряем ее… – кофейные глаза Сальвареса мстительно полыхнули черным огнем, – потомки нам не простят сей позор. Мы должны драться за каждый камень этой земли, а не прислушиваться к чьему-то там мнению. Надо уметь любить свою родину, свою колыбель. А от любви, как известно, есть только одно средство: любить еще более.
– Но что можно любить, сеньор, если вы сами говорите, что миром правят нажива и деньги, что люди из века в век крадут друг у друга самое сокровенное, самое дорогое?..
– Э-э, нет, приятель. Крадут воры. Это они живут в уверенности, что крадут все. Я говорил тебе о другом, что, к сожалению, в этом мире с уверенностью можно вещать лишь о двух вещах: о смерти и о королевских налогах… О черни, которая борется якобы за свободу, а на самом деле за власть, то есть за возможность угнетать других. Все эти псы лают до хрипоты о верности делу и своим знаменам лишь до тех пор, пока им нечего делать и терять!
Сальварес,