Однажды в старые добрые времена. Ирина Лем
где незадолго до того сочетались браком родители. Девочку держал на руках Виктор, который стал крестным отцом. Джоан лежала, словно маленький ангелочек – вся в белых кружевах, как в облаках: чепчик, платьице, одеяльце и спокойно поглядывала на окружающих ярко-голубыми глазками.
Не растрогаться невозможно. На Морин нахлынула такая волна нежности и обожания, что она чуть не задохнулась. Слезы выступили на глазах, губы сами собой раздвинулись в улыбке.
Улыбались и все присутствующие – пастор, родители Джоан, Виктор. Его жена Марджори ни на свадьбе, ни на крестинах не появилась. Она не признала Эсмей членом семьи из-за ее «неблагородного» происхождения и, вслед за свекром, отказалась знакомиться.
Их отсутствие не омрачило торжества. Наоборот, именно потому, что присутствовали лишь люди, связанные кровными узами и любовью к новорожденной, в храме установилась светлая атмосфера доброжелательности, даже благодати. Суета, тщеславие, пустые амбиции не проникли сюда. Закон справедливости вершился – перед Богом все люди равны и все имеют право на счастье.
Пастор – с седыми волосами, окружавшими его голову как нимб, много раз проводивший подобные церемонии, не припомнил бы такого покоя и благодати. Он не стал торопиться и бормотать неразборчиво тексты из Писания. Он прочитал их торжественно и со смыслом, будто выступал перед многотысячной толпой.
В заключении сказал:
– … дай ей здравие душевное и телесное, удержи от дурных наклонностей и привычек, направь на путь истины и добра. Отныне и вовеки, новокрещенная Джоан, ты будешь находиться под защитой ангелов небесных и людей, которым ты дорога. Аминь. – И осенил ее крестным знамением.
Виктор передал девочку Морин, та поднесла ее к купели со святой водой. От холодных омовений Джоан вздрогнула и собралась заплакать – скорчила обиженную рожицу, стала искать глазами, к кому бы обратиться с жалобой. Наткнулась взглядом на крестную и вдруг передумала плакать. В самом деле – зачем? Она уже забыла причину. Ее потихоньку качали, и все было опять хорошо. Девочка сладко зевнула и прикрыла глазки. «Кажется, уснула», – подумала Морин и прошептала:
– Клянусь перед твоим Богом и моим, что буду любить тебя и беречь не хуже твоей родной матери. Пусть Божья благодать не оставит тебя, а любовь близких поможет стать счастливой. Храни тебя Господь, дочка. – И поцеловала ее в лобик. Хотела заплакать от умиления и чистоты, но сдержалась.
Зато на обратном пути, уже в карете, Морин разрыдалась в голос. На удивленные взгляды попутчиков, цыганка ответила:
– Это от счастья. Я сегодня стала крестной матерью.
Она все-таки стала матерью. Она почувствовала это, когда держала крохотное тельце Джоан, и та ей доверчиво улыбалась. Оказывается, вся та трогательная, безусловная материнская любовь, которая, как она думала, умерла вместе с ее нерожденным ребенком, долгие годы жила в ней, глубоко спрятавшись и ни разу не напомнив о себе. Она жила, ждала подходящего момента и теперь излила�