Напряжение. Андрей Островский
как его фамилия и откуда он приезжал?
– По-моему, из Владивостока. Зовут его Игнатом, а фамилии его не помню – кажется, Гуляев, но я не уверена. Он военный, танкист…
– Вам известно, как они друг к другу относились?
– Этого я вам не скажу, не знаю. Жорж мне про него ничего не говорил… Да, так вот я ревновала к нему, потому что он проводил с ним много времени, а на меня уже времени не оставалось… И к Нине Михайловой, жене инженера. Но, кажется, зря… По-моему, между ними ничего не было. Нина, конечно, симпатичная женщина, этого у нее не отнимешь, но не так уж она красива, как думает сама о себе…
«Теперь начнутся дамские разговоры», – с неприязнью подумал Изотов.
– Кто это – Нина Михайлова? Вы знаете, где она живет?
Назарчук охотно рассказала о Михайловых: муж – инженер, Нина – домохозяйка, у них двое детей и еще держат домработницу, и дала адрес, добавив, что сейчас их в городе нет, уехали. Изотов записал.
– Знаете, мне всегда было неприятно, когда Жорж даже просто разговаривал с какой-нибудь девушкой или женщиной. Конечно, глупо, я понимаю, но ничего с собой поделать не могла.
– Может быть, случалось что-нибудь и серьезное? Он не изменял вам?
Назарчук поспешно ответила:
– Нет, нет… Только не это…
– Хорошо, – безразлично проговорил Изотов, зная, что сейчас задаст самый важный для следствия вопрос. Как она среагирует на него? Он поднял глаза и, казалось, не видел ничего, кроме ее вишнево-красных губ, блестящих от помады. Спросил быстро и тихо: – Где вы находились в ночь на тринадцатое мая?
– Дома, – сказала Назарчук после едва заметной паузы.
«Лихо врет», – подумал Изотов, ничем не выдавая себя. Теперь весь их разговор приобретал иной смысл. Сдерживаясь, Изотов сказал, разделяя слова:
– А если хорошо подумать? Вас ведь дома не было…
Бледные щеки Назарчук заалели, она сжала кулаки и в каком-то бессилье проговорила с тоской:
– Ах, не все ли равно, может быть, и не было.
– Ну как знаете, хотелось бы услышать искренний ответ, – печально проговорил Изотов. – Придется на сегодня закончить разговор, но, надеюсь, мы еще встретимся.
Назарчук поднялась и медленно побрела к выходу. «Играет и лжет», – ответил себе Изотов на мучивший его все время вопрос.
Он собрал бумаги, запихнул их в стол и пошел обедать. В коридоре его нагнал Шумский. Они спустились в столовую, встали в очередь за талонами.
– Пиво будешь пить? – спросил Изотов.
Шумский энергично помотал головой:
– Мне нельзя, толстею.
– Напрасно. Раз толстеешь, будешь толстеть и без пива, – назидательно сказал Изотов и направился к буфетной стойке.
Принесли щи. Шумский густо намазал горчицей хлеб, Изотов пододвинул салат из свежих огурцов, налил пиво.
– Ну, что художник? – спросил он. Шумский покривился, махнул рукой:
– А, хлыщ, пижон… Два часа поливал грязью жену как только мог.
– Сходится… Отношения у них дрянь… Но, знаешь, Назарчук так и не призналась, где была тринадцатого.
Шумский