Край Земли. Ольга Владимировна Манько
как сподручней воевать: в лаптях али босиком.
То вдруг прознает, что есть такая наука – астрономия. И издает Указ: «Я, Царь Дорофей Восьмой, велю своим государевым Указом подданным моим каждую ночь в небо глядеть, да звезды считать. А ежели кто новую звезду углядит, то должен немедля царю Дорофею Восьмому лично доложить, и непременно показывать в каком углу неба сия звезда находится».
А то и того пуще: озаботится вдруг, сколько капель воды в Ежевичной реке, что протекает через царство-государство и велит всем мужикам по колено в воде стоять, считать, сколько ведер воды в реке, да сколько капель в ведре.
Надо сказать, царь Дорофей вместе со своими подданными и по плацу маршировал, и по ночам в небе звезды считал, да и ведра с речной водой в свои царские рученьки принимал. Хлопот было, конечно, невпроворот. Но дела в его царстве-государстве шли все хуже и хуже, потому как работный люд вместо того, чтобы пахать и сеять, то огроменную и глубоченную яму копал, чтобы царь мог посмотреть, как там Земля в серединке устроена, то по лесу ходил, считая сколько елок, да березок имеется в наличии в государстве.
Дворец же царский был более похож на покосившуюся избенку, разве что о двадцати палатах, не считая конюшни, курятника, да еще кое-чего по мелочи. Двор перед дворцом зарос лопухами и бурьяном. Любимица царя, коза по кличке Гипотенуза, сиротливо чесалась о покосившийся забор. Да дворовый пес Фадиез сипло лаял от скуки на ленивых ворон.
Народ над царем посмеивался, но перечить не смел, так как царь был нрава крутого. Ежели что, то и головы можно было лишиться в одночасье.
Вот таков был царь Дорофей.
Глава
II
Как-то поутру, царь вышел во двор, потянулся, зевнул, да так и замер с открытым ртом.
– Ну, все! – глядя на Дорофея, шепнул конюх поварихе. – Видать опять мудреные мысли царя-батюшку накрыли. Ишь, как глаза закатил. Даже не шелохнется! Чисто монумент!
– Ой, лихо, лихо! – запричитала повариха, – Опять что удумает и будем мы, точно блохи по собаке скакать!
– Вот ежели еще минут пять так простоит, тогда да, не видать нам спокойной жизни. А ежели в палаты побежит, то верная примета: велит мудрецов созывать. Ну, а пока те мудрецы заморские приедут, да пока то да сё, я в конюшне порядок успею навести, ну а ты уж, Марфутка, по своему делу.
– Большого ума человек наш царь-батюшка. С самими заморскими мудрецами беседует, – уважительно отозвалась Марфутка – повариха,– И понимает же, что они там по-своему лопочут.
– Да уж, – согласился конюх. – Умища нашему не занимать.
Дорофей меж тем рот прикрыл, задумчиво почесался и, не глядя ни на кого, побежал в палаты.
А еще через короткое время на крыльцо дворца вышел глашатай в расшитой ливрее:
– Царь-батюшка гонца к себе вызывать велели!
Дворовый люд без интереса взглянул на глашатая, продолжая заниматься своими делами.
Тот же оглядев вокруг себя, еще раз гаркнул:
– Его Величество Дорофей Восьмой гонца к себе требуют немедля! – и от нетерпения даже ногой топнул.
– Да здесь он, здесь,– через плечо бросил конюх, – Не ори уж так.
– Как это не ори? – возмутился глашатай, – Ежели Его Величество велели.
– Они звать велели, а не орать.
– Так за то меня и во дворец взяли. Голос говорят у меня зычный.
– Ага, зычный, только через твой зычный голос гнедая с испугу косить начала, а Гипотенуза доиться перестала.
– Что ж поделать, ежели у меня талант. Царь-батюшка так сами и сказали. У Сидора, говорят, талант он, говорят, даже медведя своим голосом, говорят, завалить сможет. Во как меня уважают!
Опять напрягся и сотряс воздух:
– Гонец! К царю живо! А не то царь-батюшка велел твою бестолковую голову рубить и на кол садить ея.
Стог сена, стоящий у забора, зашевелился, из него вылез Еремка-гонец. Лицо помято, кафтан грязен, а в рыжих волосах солома:
– Чью голову? Куда садить?!
– Твою, твою, Ерема, – важно подтвердил глашатай.
– Не, ну вы там во дворце думаете, что у нас у всех голов по три штуки на каждого. Чуть что – рубить…
– Ты не болтай, а ступай к царю-батюшке, а то, и пустозвонить скоро нечем будет. Лишишься языка вместе с головой.
Ерема засуетился, отряхнулся и бегом припустил в царские палаты.
Царь в нетерпении ходил из угла в угол. Переодеться он так и не успел. На мятую ночную рубашку накинул парадную мантию, а голову украсил мономаховой шапкой. Еремей, вбежав в залу, упал в ноги царю:
– Туточки я, царь-батюшка, прибыл по вашему велению-приказанию.
– Где тебя носит, негодник? – спросил Дорофей, но было видно, что спросил так, для острастки. Мысли его витали где-то далеко.
– Дык я, Ваше Величество, в соседнюю деревню бегал.
– Другой раз балабонить будешь. Дело у меня к тебе, можно