Край Земли. Ольга Владимировна Манько
тебе сгодится.
Еремей поклонился царю и бегом из дворца, боялся, что Дорофей еще что-нибудь удумает, и хлопот вообще не оберешься.
Глава
III
Собрался Еремей быстро. Новые лапти-скороходы спрятал в котомку, подпоясался, позвал Фадиеза и двинулся в путь. Вышел за околицу, да остановился. В какую сторону идти и не знает. Направо посмотрел – лес чащобный, темный, страшный. Налево глянул – Ежевичная река бурлит, через пороги несет воды сильные. Прямо – дорога в Лысую гору утыкается, а на вершине туча лежит, хмурится, молнии внутри себя, перебирает, поблескивая ими, народ грозой пугая.
– Верно люди говорят, что на Лысой горе ведьмы хороводы водят. Ишь тучу, какую нахороводила нечисть, – закручинился Еремей.
Присел под березкой, задумался: и вперед страшно, и назад ехать боязно. Царь точно головы лишит за ослушание. Час сидит, другой, ничего придумать не может. Народ мимо едет, посмеивается:
– Что, Еремка, нашел Край Земли? И каков он? Ровный аль с загогулинками?
– Езжайте, езжайте, – сердито отвечает Ерема. – Да Дорофею не сказывайте, что меня видели, ажно проболтаетесь, то и вам, и мне не поздоровиться.
– Ото ж, – понимающе кивали мужики и ехали дальше, уже гонца не задевая.
Сидел, сидел Ерема, да как рассердится, ударил оземь шапкой:
– Что ж это я, как камень придорожный развалился тута! И что мне тот Край Земли! Ежели его никто до меня не видел, то буду первый. За сие почет, и уважение. Может Дорофей мне шапку боярскую пожалует, а может и того пуще! Отвалит мешок серебра, али золота, али каменьев драгоценных и стану я богат. Построю дом, заведу Гипотенузу. Буду целыми днями в стоге сена валяться, на небо любоваться. А маманя моя по двору в сафьяновых сапожках и атласном сарафане будет ходить, да Гипотенузу на лужку пасти. Авось и бычка с коровкой прикупим. Тогда мамане бархатный сарафан сошьем. Чего жадничать? Ежели уж богат, то и жить надо на широкую ногу! Ежели не найду я тот Край Земли, то и к Дорофею нужды нет возвращаться. Подумают, сгинул-пропал гонец Еремей в дальних краях. Погорюют, да и забудут. Может статься, кроме мамани никто и не помянет меня.
И так Ереме себя жалко стало, что заплакал.
– Ежели б я знал, что ты такой, Еремка, страшливый то ни в жизнь с тобой не пошел бы!
– Кто это говорит? – удивился гонец, слезы враз высохли.
Огляделся, а вокруг никого.
– Да я, Фадиез! Тьфу ты, на такое имечко! Угораздило же царя-батюшку музыкой увлечься. Хорошо, хоть бемолю не назвал, а то с него сталось бы!
Ерема от удивления только глазами хлопал. Фадиез продолжал:
– Ты того этого, Ерема, меня больше так не называй. Зови меня просто Дормидонт Любомирович.
Ерема помолчал, помолчал, да как рассердится:
– Ты говори, да не заговаривайся! Дормидонт он! Язык с таким имечком сломаешь! Не буду я тебя так звать!
– На Фадиеза я откликаться не буду, – нахмурился пес.
– Шариком будешь, – сердито буркнул Ерема.
– Ага, ты меня еще Параллелепипедом