Красная мельница. Юрий Мартыненко
с юго-востока, советская власть в Забайкалье временно пала. Начался период Гражданской войны с интервентами и их белогвардейскими ставленниками. В августе 1918 года большевистские организации Сибири были вынуждены перейти на нелегальное положение и прибегнуть к партизанским методам борьбы.
Семеновцы объявили о наборе добровольцев. Не мобилизации, а именно, скажем так, добровольно-принудительной записи желающих служить под белым флагом. Конные разъезды летали по селам и поселкам, выявляя семьи тех, у кого родственники воевали за красных. Грозили расправой карателями, беспощадными к большевикам, предлагали записываться добровольцами в армию атамана Семенова.
Так случилось и с семьей Ефима и Зинаиды Ворошиловых.
– Пожалейте сына, ему всего семнадцать лет, Афоне-то! – кричала, умоляя, Зинаида.
– Если не пойдет, так и знайте, можно и усадьбы лишиться! – злобно грозился тучный фигурой, потный лицом с рыжей бородой вахмистр, размахивая перед Ефимом и Зинаидой зажатой в руке нагайкой. – Покуда добром говорю! Опосля поздно будет, растакую вас здесь всех, вместе взятых! Эй, Сумароков!
– Я, вашбродь! – отозвался худой долговязый казак с винтовкой. Выгоревшая глиняного цвета гимнастерка его взмокла под мышками. На смятых грязных штанах бледно желтели лампасы.
– Расскажи-ка им, что сталось с твоими соседями?
– Так, товось…
– Что товось? Поподробнее им втолкуй! – наседал вахмистр.
– Так и есть, что добром не пошел, значит, посельщик мой, Гоха, так опосля одни тока головешки от ихней избы родительской и остались.
– Слыхали? – сдерживая коня, вдруг понизил голос вахмистр.
– Как не слыхать, – сокрушенно вздохнул Ефим, а Зинаида, побледнев, закрыла лицо платком.
– Так-то мне! – прикрикнул, снова перейдя на повышенные тона, вахмистр и ударил коня по крупу плеткой.
Казак Сумароков перекрестился и пожал плечами, тем самым показывая, что делать, дескать, нечего, надо смиряться с новой властью…
– Ладно, Афонька, не дрейфь, в фуражирах-то не пропадем, – успокаивал парня, готового заплакать, Ванька-вахмистр. – Ты еще разревись, как баба! – Он испуганно оглядывался на рыжебородого вахмистра, настоящего вахмистра, на погонах которого нашиты широкие желтые лычки.
Прозвище свое Ванька получил в раннем детстве. Он отчетливо помнит, как почему-то всем взрослым постоянно твердил, что, когда вырастет, будет вахмистром. Может, оттого, что его, безотцовщину, часто задирали старшие ребята. То звонкий щелчок дадут, то глухой подзатыльник. Ванька рос болезненным и хилым. Потому к службе военной, наверное бы, не сгодился. Но мальчуган знал, что вахмистр в казаках – большой начальник, и ему подчиняются остальные. Единственной защитницей была матушка – болезненная, вечно бледная Серафима. Муж, когда Ванька еще в тряпки писался, уехал в город на заработки и сгинул. После очевидцы сказывали, что где-то в кабаке по пьяному делу в драке и полег