Город ангелов. Ари Миллер
ствол…
Мои мысли прерывает запах. Я оборачиваюсь и вижу девушку, с тлеющей сигаретой в руке. По виду можно сказать, что ей сейчас хорошо, и шея освободилась от тяжкого груза держать голову – затылок положила на жёлтые панели стен. Я обернулся вовремя, потому что чувствовал, что за моей спиной поедают мою личность взглядом. Смотрю на неё искоса, – левым глазом, и понимаю, что меня читает. Правый глаз остался за капюшоном, но мне этого достаточно, чтобы удивиться её новой манере держать дымящую сигарету возле рта. Но сдержанная улыбка меня не бесит, а наоборот – не много веселит. В душе моей расчищает липкое дерьмо, а белые волоски, торчащие из-под шапки, вызывают лёгкое изумление.
Меня немножко отпустило, злость стала таять, и я поворачиваюсь к ней лицом.
– Всё же, спёрла пачку, – говорю я.
Её неосознанная радость так и просится наружу.
– Мне пришлось… Ты слишком строгий, офицер. Особенно к себе.
– Даже так? – подыгрываю ей.
– Ага. Подожди… В глазах всё поплыло – слишком сильные. Сейчас пройдёт, – на её глазах лежит кисть руки. В голову ударило…
– Не надо игнорировать мои требования, – говорю я серьёзно.
– Да… Так вот: ты себя держишь в ежовых рукавицах, – проснулась она. – Я тебе скажу, что у тебя есть другая личность, которую держишь взаперти… Она страдает от внешней оболочки. Снаружи, ты животное, а внутри тебя сидит что-то милое и приятное, которое жаждет общения. Но ты запер на сто замков, и даже воздуха свежего не даёшь глотнуть…
– Не понимаю, к чему клонишь…
– Ты не умеешь расслабляться, офицер! Нельзя же быть таким угрюмым!?
– Если я расслаблюсь – ты уже вряд ли, когда-нибудь, закуришь…
– Пожалуй, ты прав, – это моя прерогатива.
Я смотрю, а она улыбается во весь рот. И глаза заблестели – опьянела. Всё-таки, я удивляюсь её умению не зацикливаться на больных моментах жизни. От неё вся грязь отскакивает, как голос от бетонной стены. В себе не держит обиду… Но, я же знаю, что это защитный рефлекс. Это психика обороняется! Потому она такая поверхностная…
Мне грустно и, в то же время, улыбка так и просится на лицо. Грустно от того, что девочка не осознаёт последствий, а смешно лишь потому, что повеяло теплом. Она – словно солнце… Я разворачиваюсь к окну и продолжаю наблюдать за обстановкой на улице. Всё, что вижу, то и говорю: машины ездят взад-вперёд; люди ходят, как муравьи – туда-сюда. У каждого – свои дела… Но мне не нужны те мурашки, что трудятся с утра до ночи… – я выслеживаю трутней, как солдат, и соблюдаю порядок в обществе, убивая неверных элементов в социуме.
Я стою и удивляюсь их сплочённости, качеству командной работы. Всего-то, за каких-то полчаса сумели здание взять в, невидимое глазу простака, оцепление; организовать наблюдение, доставить людей, переодетых в простых работяг. Ведь знают, что мы спрятались и понимают, что никуда не уйдём. А это значит, что у них есть перед носом монитор, на котором видна неподвижная точка.