Ночь. Виктор Мартинович
в приемном покое имения Бургомистра, но и у него во дворе. Приемную перенесли в просторный и относительно теплый кардиологический центр, чтобы хотя бы частично компенсировать неизбежность отказа большинству искателей счастья: Грушевка принимала только самых состоятельных. В студеном Пушкинском княжестве за десять цинков коммуналки можно было жить год, пусть и без тепла в батареях.
Наше появление в людной приемной фурора не вызвало. Огромный бомбила в татуировках объявил, что нам нужно занять место в «электронной очереди» и что место это будет двести семьдесят шестое. Он даже выдал нам бумажку с накорябанными цифрами. Подумав сперва, что он – двести семьдесят пятый, я серьезно ошибся: вскоре бомбила предложил нам продать девяносто первую позицию всего за два цинка. Я понял, что мужик и был этой самой очередью, произвольно решая, кто за кем идет и на каком основании.
Вспомнив вечную отговорку для таких случаев «я только спросить» и используя баржу санок в качестве тарана, я продрался к дверям нашего верховноглавнейшего и втиснулся внутрь. Тут был еще один барьер – секретарша Магдалена, для которой у меня был припасен специальный волшебный прием.
Она только успела раскрыть рот, чтобы сообщить, что Бургомистр занят и мне следует дождаться своей очереди, как я выудил из кармана конфету – ту самую конфету, которую купил на рынке по цинку за две дюжины, и подсел к мегере.
– Приветствую ясновельможную панну Магдалену! Мне необходимо коротенько заглянуть к Бургомистру с меценатскими целями! – Я погремел сумкой с цинком.
– Если с меценатскими, то можно, – сердечно сказала она, принимая конфету.
Как все-таки просто сломать систему, основанную на сочетании чахлой демократической поросли и бетонной номенклатурной традиции тех времен, когда была создана карта Кочегара! Герда изобразила на морде брезгливость к моей пронырливости: она бы стояла в очереди до самого рассвета.
Кабинет Бургомистра освещался сразу восемью большими (на четыре батарейки) фонарями, расставленными по углам. Как и всегда во время посещений, мне пришлось прищуриться от сияния славы грушевской системы государственного управления. Из глаз брызнули слезы. Бургомистр встретил меня в дверях – он только что отказал очередному искателю гражданства. Лицо его выражало ритуальную печаль.
– А, Книжник! – сказал он с пасторской интонацией.
Если дать ему развить этот эффект, он начнет читать проповедь о том, что демократия в первую очередь означает ценностное равенство (под ценностями он понимал цинк).
Я пропустил собаку вперед, она по-приятельски обнюхала Бургомистра, разрушая символический барьер между нами. Как можно робеть перед обладателем восьми зажженных четырехцинковых фонарей, которого только что обнюхала твоя собака?
– У меня к вам небольшое дело. – Я подтянул драную сумку с цинком к ногам Бургомистра. – Тут сорок с лишним килограммов денег. Хотел бы пожертвовать на нужды города. Может, это поможет