Край света. Евгений Зернов
так просто. Главное – решиться.
Дитрих отрицательно помотал головой.
– Страшно что-либо менять. Не вижу смысла. Не хочу, чтобы мои издержки выросли, а только в привычных обстоятельствах они минимальны. И… – Дитрих бросил взгляд на голубой листок. – И вообще, мне теперь нельзя тратить время на всякую чушь. У меня его осталось так мало!
Стеклянный Человечек бросил удивлённый взгляд на собеседника.
– Понимаю. Вы, конечно, не разбиваетесь вдребезги, но рассыхаетесь, гниёте и ржавеете. Тоже по-своему неприятно. На что же вы хотите потратить остаток жизни? Без сомнения, это должно быть что-то важное.
– Да, на самое важное, – пробормотал Дитрих и вдруг невольно вскрикнул: – На мечту!
– Что для вас сейчас самое ценное?
– Время! Только время и ничего больше!
– Так чего же вы сидите?
– Я очень боюсь. Разрываюсь на части от страха, неопределённости, одиночества. Я не знаю, что должен сделать, чтобы развернуть свою жизнь в верном направлении.
– Не знаете, с чего начать – начните собирать рюкзак, – сказал Стеклянный Человечек. – Так мне когда-то посоветовал великий путешественник Фёдор. А если боитесь – действуйте от страха… Ну ладно, мне пора возвращаться домой. Спасибо вам за приятную беседу. Думаю пойти другой дорогой, чтобы увидеть новое. Жать руку не буду – сами понимаете почему. Но мысленно вас обнимаю! Если когда-нибудь встретите путешественника Фёдора, передайте ему от меня привет.
Стеклянный Человечек осторожно нацепил на спину рюкзак, поднялся и медленно, по-старчески побрёл, слегка согнувшись и озираясь по сторонам.
Дитрих проводил его рассеянным взглядом, пока новый знакомый не вышел за ворота палисадника и не скрылся за живой изгородью. Только тогда Дитрих очнулся, яростно скомкал голубой листок со смертельным диагнозом и швырнул в урну. Затем длинно смачно выругался самыми грязными выражениями, которые только знал. Самым мягким из всей гневной тирады оказалось слово «грёбаный».
Согбенно, заторможенно Дитрих брёл по улице, не разбирая дороги, погружённый в мрачные мысли.
«Опоздал, – думал он. – Никогда уже не вернуть тех счастливых возможностей, которые были в молодости. Как же так произошло? Ведь я в каждый момент делал то, что считал наиболее правильным. И всё равно опоздал. Жизнь пронеслась мимо, без остановки, словно ощерившийся орудиями бронепоезд. И вот стою я один на заброшенной станции в нерешительности, в какую сторону податься. Все направления безразлично одинаковы – глухи и пустынны. Повсюду царят разруха и запустение».
Дитрих остановился и поднял взгляд. Его внимание привлёк звук – монотонный, раздражающий.
Во дворе на детской площадке баловались подростки. Вместо мяча гоняли камень. Поначалу лениво катали его между собой, затем вошли в азарт, стали пинать сильнее. В качестве ворот выступали трубчатые стойки качели. Высокий переросток