Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие. Айдас Сабаляускас
слова своего коллеги! – приподнял голову второй, доселе смирно лежавший деятель исторической науки, вдруг решивший, что другого случая и звёздного часа может не представиться, не пробить и что надо рискнуть сковать железо, пока оно горячо. – Мои биографические изыскания привели ровно к таким же результатам. Папак был дедом Ардашира, а, следовательно, – седьмая вода на киселе! Готовлю монографию, тщательно выверяя все факты, хочу защитить своё научное открытие не только авторским и смежным правом, но патентом и докторской!
– Кто ещё считает так же, как господин Зол…лот…тинский? – повторил свой вопрос Нарсе и величественно обвёл царским взглядом свою грановитую палату.
Прочие деятели гуманитарных наук молчали и не высовывались, почуяв в тембре голоса Нарсеса нечто, похожее на неладное: готовились присоединиться лишь к победителям, пусть даже на вторых и третьих ролях, но живьём.
– Место про не-Папакана приказываю далее пропускать! Подобную богомерзкую лабуду слушать больше не желаю! Чушь какая-то! – Царь царей хотел вознегодовать, но сдержал себя, как подобает всем великим в минуты их скорби.
«Всё, что тебе днём ни скажут, и что ночью уже ни рассказали – всё чушь и суета сует. Хоть то, которое первое, хоть другое, которое второе», – мысленно и самокритично подтвердил, усмехнувшись, Гипнос из своей пещеры с края земли, за тысячи вёрст от дворца Нарсеса, меланхолично поглядывая на беззвучно журчащий родник забвения: не спал.
– Двойка вам обоим по истории! Вы сказочники, мошенники, шпионы и римские агенты, а не учёные! Не историки и не биографы! – холодно, цедя сквозь зубы, величаво, будто пава, прошипел Царь царей и махнул рукой страже. – Растерзать их! Вот этих двоих чудаков! Вырвать им глаза! Выдрать их сердца – они никогда не запылают, как солнце и ярче солнца, поэтому нет нужды приносить их мне ни на блюдечке с голубой каёмочкой, ни на блюде из чистого золота!
Стража утащила прочь сказочников, впавших в маразм и апатию и не оказавших никакого сопротивления. Шахиншах поймал наполненный ужасом взгляд своего вазург-фраматора главного министра и тихим добрым словом успокоил его. – Не трясись, визирь, тебя не трону, мы же заключили сделку, освящённую именем самого Ахуры Мазды! Не так ли?
У великого визиря отлегло от сердца, он приободрился и закивал: так-так-так!
– И то верно, о повелитель! Не верьте этим сказкам, ибо они – лабуда и чушь, чушь и лабуда. В любом порядке! – как-то очень быстро и хором согласились и даже обрадовались все остальные серьёзные историки и биографы, тоже кивая и одобрительно поглядывая на то, как их незадачливых коллег поволокли в небытие, поближе к Великому Авестийцу. – Ваш дед был самым истинным и посконным Папаканом, а никакой не седьмой водой на киселе! Папакан! Папакан! Папакан!
– Ну, слава Богу, Юпитеру… эээ… Ахуре Мазде, мы законные. Я Сасанид! – воскликнул Царь царей, получив от научного мира нужные и неопровержимые в своей основе доказательства.
– Все