Опознание. Записки адвоката. Владимир Захаров
до полной остановки. Все! Я против ходатайства адвоката.
Так говорил городской прокурор, взявшийся лично поддерживать обвинение в суде. Он был огромный мужчина и бывший моряк. На левом кулачище прокурора красовалась наколка в виде якоря, на правом – в виде штурвала. Так он говорил в ответ на мое первое ходатайство, когда я попросил вызвать в суд экспертов – трассологов и автотехников. Впрочем, примерно так же отзывался он и на все другие ходатайства защиты. Прокурор упростил ситуацию до одного-единственного пункта Правил дорожного движения. И в этом пункте был неоспоримо прав! Окажись судья таким же любителем упрощений, дело о ДТП было бы рассмотрено за каких-нибудь полтора часа. Но судья – мальчишка, только что избранный на высокую должность – еще не научился упрощать. Профессорские лекции о презумпции невиновности еще звучали в его то и дело краснеющих ушах. Не для того же, в конце концов, ему доверили судейское кресло, чтобы он бессмысленно штамповал прокурорские обвинительные акты, подобно нотариусу, заверяющему копии документов! И зал тоже сильно влиял на судью, хотя сидели в нем – по разным углам, на максимальном удалении друг от друга – всего четыре человека: подсудимый Деревянко Яков Андреевич, нацепивший поверх клетчатой рубашки капроновый галстук на резинке; потерпевший Арефьев, которого Деревянко считал главным и единственным виновником происшедшего; Вдова и Вдовец, в одно и то же время узнавшие о неверности и о смерти своих супругов. Эти четыре человека наполняли зал силовым полем такой плотности, что мы с судьей чувствовали себя как бы внутри трансформаторной будки, гудящей от многовольтного напряжения.
Привыкший к буйству стихий прокурор ничего подобного не ощущал.
Судья удовлетворял все мои ходатайства. Мы копались в деле, как Золушка в кофейных зернах, а роль злой мачехи взяла на себя наша собственная совесть. Копались долго, рутинно и нудно. Яков Андреевич, инструктируемый мною ежедневно, не показывал характер и вообще вел себя до того сносно, что моя бдительность была усыплена. К началу четвертой недели суда усыпленными казались все. Оживление, переросшее в революционный выезд суда в полном составе на место происшествия, внес свидетель Христофоров, сын парализованной бабы Зины. Он был развязен, краснолиц и непривычно для себя трезв, отчего его руки дрожали крупной дрожью. Свидетель заявил, что хоть он лично аварию и не наблюдал, но догадывается о ее причинах. Дело в том, что как раз в этом месте, то есть прямо напротив их дома, в асфальте есть такая яма не яма, а неровность. На ней, в общем, часто подбрасывает тяжелые грузовики. Легковушки – нет, а тяжелые подбрасывает. Так подкидывает, что из кузова, бывает, вываливаются на дорогу всякие предметы. Иногда полезные и даже съедобные. Однажды из шаланды – она, видать, на мясокомбинат опаздывала – выпала живая корова. Она, правда, скончалась в мучениях на месте, сразу как приземлилась, но когда вываливалась, была живее всех живых. Запойное лицо Христофорова озарилось восхищенной улыбкой, мгновенно