Крепь. Андрей Лютых
Алесь вышел и через минуту вернулся с бутылкой венгерского. Они выпили молча, наверное, за упокой души новопреставленного.
– Когда отец сказал мне о том, что собирается уехать, – продолжал Алесь, – он рассказал, что Василь в нашем подвале. Так отец распорядился, чтобы он не стал свидетельствовать против Зыбицкого.
– Это только подтверждает, что я был прав – ваш отец боялся свидетельств этого Башана, – зачем-то ткнул в Алеся пальцем Дмитрий.
– Отец велел мне после того, как вы уедете, задать ему хорошую острастку, а потом отпустить. Я же посчитал, что мы вообще не минуты не имеем права держать в неволе человека, который ни в чем не виноват! Я, разумеется, ничего не сказал об этом отцу, но когда из конюшни, где проходил наш разговор, отец отправил меня в дом за одной бумагой, которую он решил взять с собой…
– За какой бумагой? – перебил Тарлецкий.
– Отец попросил переписать для него письмо от Павла, которое вы нам сегодня привезли… Переписав письмо, я спустился в подвал в том самом флигеле, где вам была отведена комната, и выпустил Василя. Конечно… мне надо было дождаться утра! Это было за каких-то пять минут до нашей с вами встречи в парке. Я сказал ему, чтобы он тихонько выходил не через черный ход, потому что он со стороны конюшни, а через парадную дверь, которую я оставил открытой. Сам я через черный ход вышел к отцу. Василь должен был пройти коридорами как раз мимо вашей комнаты. Очевидно, в это самое время появился тот загадочный человек у окна, который отвлек вашего слугу. Зыбицкий, вероятно, только этого и ждал, он ударил его сзади по голове и готов был скрыться, но роковая случайность свела его с Василем. Художник мог решить, что нужно застрелить нежелательного свидетеля, а скорее, просто наставил на него пистолет, чтобы напугать и чтобы Василь не помешал побегу – кто знает? Но Василь, чтобы защитить себя от выстрела, схватил со стены, где у нас было развешано старинное оружие, меч нашего прапрадеда Казимира и ударил первым… Вот и все. Это чудовищно, ведь я буду вынужден все это рассказать полиции, а это – каторга для него. Подержи я его взаперти еще немного – и ничего бы не произошло!
Алесь запустил пальцы в свои жесткие соломенные волосы и уронил голову на грудь.
– Приглашать полицию вовсе нет нужды, если господина художника где-нибудь и хватятся, так только в Варшавском разведывательном бюро барона Биньона, – возразил Тарлецкий. – Другое дело, ежели, как вы говорите, они сами сюда явятся.
Поднявшись со стула, чтобы налить вина, он вдруг хлопнул себя по лбу и продолжил:
– А ведь и на самом деле художника мог зарезать этот самый Василь. И я скажу вам почему! Я только что просматривал этюдник покойника с его рисунками, думал, что какой-нибудь из них подскажет разгадку этого дела. Но разгадка была не в тех рисунках, которые я просматривал, а в том, которого среди них не оказалось! Мне и показалось, будто что-то в этих рисунках не так, но я сразу и не вспомнил, а теперь, когда вы рассказали про вашего мужика… Так вот: по дороге сюда, чтобы проверить,