Крепь. Андрей Лютых
длинный язык надо привязать к этому столбу, – огрызнулся Амир, не глядя на Тараса.
Тот усмехнулся в ответ, но внутри его передернуло – ему уже приходилось быть привязанным к этому столбу у корчмы. Однажды зимой он возвращался из Игумена, где зарабатывал деньги для оброка у купца, строившего себе новый дом. По дороге, чтоб согреться, купил бутылку горелки. Выпить в чужой корчме было для тростянских тягчайшим преступлением против пана, отправлявшего на собственную винокурню едва ли не половину урожая зерна. Селянам строго была установлена норма – сколько нужно выпить в своей корчме за год или заплатить пану специального налога, если ты непьющий. Чтобы кровные грошики не пропадали, конечно, предпочитали пить. На беду сразу у въезда в село Тарасу тогда встретился войт, который учуял от молодого паренька запах, нашел под свиткой початую бутылку. Собрали народ.
Стыда, оттого, что тебя раздели на глазах у всех, не было – человек, родившийся под паном, рождался без стыда принимать от пана наказание. Было очень страшно. Было удивление оттого, что ледяная вода сначала обжигает, и словно горячим клеймом в тело, ледяными струями в уши врывались слова, которые приговаривал экзекутор: «Купляй у своего пана!»
Тарас потом лежал в горячке, чуть не умер. Однако ничего, оклемался, и даже выпивать не бросил, только холода стал бояться. Зная это, добрый пан Константин за службу подарил ему очень теплый старый тулуп своего покойного эконома, в котором Тарас с удовольствием ходил зимой.
Жилище тростянского помещика в сравнении с усадьбой Саковича, пожалуй, сошло бы лишь за хозяйственную постройку. Это был чудом до сих пор не сгоревший деревянный дом с горбатой гонтовой крышей, похожий на барак. Фасад усадьбы украшало лишь крытое крыльцо с двумя засаленными столбами. Дом был явно перенаселен: вместе с паном Адамом здесь жили его жена, брат Мартын, старуха мать, две дочери и три сына, старший из которых сам уже был женат, а младшему исполнилось только десять лет. Сюда можно было добавить нескольких шарачков – постоянных собутыльников пана Адама и предполагаемых женихов его весьма непривлекательных дочерей. Немногочисленная дворня, надрывавшаяся, выгребая из углов дома грязь и блевотину, давно была выселена в сараи.
Проехав запущенный сад, всадники увидели самого пана Адама. То, что он выиграл в трибунале дело по поводу своего шляхетского происхождения, было, конечно, его большой удачей – внешне на благородного патриция голубых кровей тростянский помещик никак не тянул. Даже ростом не вышел. Маленький, тщедушный, но пузатый, с раздуваемой ветром лопастью редких волос, с красным одутловатым лицом, с мешками под злыми похмельными глазами. В старом халате и комнатных туфлях на босу ногу он стоял на крыльце, с которого только что помочился, и за что-то ругал мужиков, вернувшихся с покоса. Увидев пана Константина, он быстро дошипел свою гневную тираду и заговорил елейно-ласково:
– Ступайте работать и молите бога, что ко мне дорогой гость пожаловал, а то бы я вас… День добрый,