Серая скала (сборник). Николай Автократов
мог лучше его разглядеть. Он заметно возмужал, пожалуй, постарел с того времени, как я его видел в последний раз, и казался старше своих тридцати пяти лет. Чисто выбритое лицо, загорелое и обветренное, носило следы усталости. Серые глаза из-под густых, сросшихся у переносицы бровей теперь глядели строго и даже сурово, но на губах по-прежнему часто появлялась едва заметная улыбка.
– Ну, рассказывайте, что с вами случилось, – сказал он, подняв на меня глаза.
Я подробно рассказал о своем ночном приключении со стариком Сердобиным. Упомянул и про бессмысленную фразу, которую безумец несколько раз выкрикивал, майор слушал внимательно.
– Это вовсе не бредовая фантазия, как можно думать, – сказал он помолчав. – Эта фраза, возможно, имеет серьезное, очень серьезное значение. Ее кричал на всю площадь его сын Толя в последний момент, стоя под виселицей с петлей на шее. Понятно, что несчастный отец, на глазах у которого все это происходило, запомнил его слова и хоть и не понял их смысла, но повторял в припадке сумасшествия. Ну-с, теперь о другом. Я вот что хочу вам предложить… Вы видели младшего сына Сердобина, Петю?
– Видел.
– Так вот, у нас создалось впечатление, что этот Петя знает тайну, касающуюся одного важного обстоятельства, – умолчу пока о нем, – знает и не говорит. Почему? Вернее всего, потому, что боится. Если это так, если это действительно так, то он находится в опасности, и ему грозит участь его отца.
– Самоубийство?
– Какое там самоубийство! Иван Иванович Сердобин убит, а не покончил с собой.
– Убит?!
– Разумеется. Его заманили ночью к карьеру и сбросили. Он боролся. Ссадина на руке, оторванный рукав пиджака свидетельствуют об этом. Его кепка валялась наверху, в стороне. Трудно предположить, что он сам бросил ее перед самоубийством… Он убит. Только об этом не следует никому говорить. Пусть распространится весть о самоубийстве. Понимаете?
– Буду молчать.
– Верю. Так вот, постарайтесь войти в доверие к мальчику. Может быть, он вам что-нибудь и откроет. Замечайте, куда он ходит, с кем встречается. Здесь малейшее указание может принести нам громадную пользу.
– В чем же дело? – спросил я. – Чем может быть интересен мальчик из бедной семьи этим бандитам?
– Это не простые бандиты. Здесь дело куда более важное – политическое. Слыхали ли вы про организацию юных разведчиков-патриотов, которая действовала здесь при фашистах?
– Слыхал. А вы знаете, майор, что у них была своя азбука, свой цифровой шифр, с помощью которого они общались? Мне сказал Краевский.
– Да, была. Об этом нам известно. Надписи делались углем или мелом на заборах и в других местах, а то и просто на земле. Только от них почти ничего не сохранилось.
– А я списал довольно много надписей. В гостинице, потом еще в другом месте…
– В гостинице?
– Да… то есть в гестапо. В последней маленькой камере смертников. Цифры были написаны под нарами. А когда эти нары сломали, я увидел и списал… частично.
– Где еще?
– Еще