Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939-1945. Ганс Ульрих Рудель
затрудняют ориентирование. Чтобы перевести самолет в горизонтальный полет, я тяну ручку обеими руками. Высота 500, 400 метров! Кровь приливает к голове, мне трудно дышать. Что-то во мне говорит – смирись и не оказывай сопротивления силам стихии. К чему продолжать борьбу? Все усилия ничем не увенчались. Внезапно меня пронзает мысль – высотометр показывает 200 метров; стрелка чуть колеблется, как у барометра. Это значит, что катастрофа последует совсем скоро. Нет, задержись на этой высоте, дорогая, чего бы это ни стоило. Оглушительный грохот. Ну, теперь я покойник… Возможно. Но если я – покойник, то как я могу думать? Кроме того, я продолжаю слышать звук мотора. Вокруг все так же темно, как и раньше. И вдруг невозмутимый голос Шарновски произносит: «Похоже, мы во что-то врезались» – или что-то в этом духе.
Спокойствие в голосе Шарновски лишает меня дара речи. Но в одном я уверен: я снова владею самолетом. И осознание этого дает мне силы сконцентрироваться. Правда, даже на полной скорости я не могу лететь быстрее, но мой самолет набирает высоту, а пока что и этого достаточно. Компас показывает строго на запад; это не самое плохое направление. Остается надеяться, что компас все еще исправен. Я внимательно всматриваюсь в приборы, словно гипнотизируя их. Наше спасение теперь зависит исключительно от приборов! Мне приходиться тянуть ручку изо всех сил – иначе «шарик» снова уползет в угол. Я управляю самолетом осторожно, словно он – живое существо.
Шарновски прерывает мои мысли:
– У нас две дыры в крыльях – и из них торчит пара березок. Мы также потеряли большой кусок элерона и посадочный закрылок.
Я оглядываюсь и вижу, что самолет выбрался из грозы и сейчас летит выше линии облаков. Нас освещает дневной свет! Вижу я также, что Шарновски прав. Две огромных дыры в каждом из крыльев доходят до главного лонжерона, и в них торчат обломки веток. Понятно, что потеря скорости объясняется этими дырами. Ими же объясняется трудность в управлении. Как долго наш доблестный «Ju-87» сможет продолжать полет? По моим прикидкам, я углубился на 50 километров за линию русского фронта. И только теперь я вспоминаю о бомбах, что несет самолет. Сбрасываю их, и это делает управление легче. При каждом вылете мы обычно встречаемся с вражескими истребителями. Сегодня они могут нас сбить без труда – сурового взгляда достаточно, чтобы мой самолет упал на землю. Но я не вижу в воздухе ни одного вражеского истребителя. Наконец пересекаю линию фронта и медленно приближаюсь к нашему аэродрому.
Я приказываю Шарновски быть готовым выброситься из самолета в случае, если я не смогу справиться с управлением. В голове всплывают недавние ужасы: ревет буря; я судорожно тяну на себя ручку, чтобы выйти из пике и заставить нормально работать приборы; самолет летит на низкой высоте, в любой момент готовый столкнуться с землей. По всей видимости, тогда-то я и прошелся над лесом – или над двумя одиноко стоящими березами – и получил в крыльях дыры с ветками. Было невероятной удачей, что деревья пришлись на