Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939-1945. Ганс Ульрих Рудель
продолжаем следовать своим курсом. Я говорю себе, что иваны не стреляют по нашим двум одиночным самолетам – они лишь открывают заградительный огонь на определенной высоте. Другие самолеты летят высоко – и не только не эскадрильей, но даже не звеньями и не парами. Мы считаем, что, изменяя высоту и описывая зигзаги, многократно усложняем задачу зенитчиков. Отдельно летят два штабных самолета с голубыми носами. Один из них бросает свою бомбу. Небо над Кронштадтом усеяно облаками разрывов – угроза быть сбитым очень велика. Мы все еще в нескольких километрах от нашей цели; впереди под углом я вижу «Марат» в гавани. Грохочут орудия, снаряды со свистом летят мимо нас, вспыхивают разрывы серо-синего цвета; все это напоминает стадо баранов, что резвятся вокруг нас. Если бы все это не несло смерть, то подобное зрелище можно было бы назвать воздушным карнавалом. Я гляжу вниз на «Марат». Рядом с ним стоит крейсер «Киров». Или это «Максим Горький»? Эти корабли раньше не принимали участия в обстрелах самолетов. Так же произошло и на этот раз. Они не стреляют по нас, пока мы не переходим в пикирование для атаки. Никогда раньше наш полет через линию обороны противника не казался нам столь медленным и опасным. Использует ли Штейн сегодня свои воздушные тормоза или же при таком сильном сопротивлении от них откажется? А вот и он. Воздушные тормоза выпущены. Я иду следом, бросив взгляд на его кабину. Штейн предельно сосредоточен. Итак, мы пикируем, соблюдая небольшую дистанцию. Угол пикирования, должно быть, между 70 и 80 градусами. Я уже четко вижу «Марат». Мы несемся вниз; корабль медленно растет, постепенно достигая гигантских размеров. Вся его артиллерия теперь направлена прямо на нас. Для нас в данный момент ничего не играет роли, кроме нашей цели: если мы выполним свою задачу, это спасет жизни наших братьев по оружию, воюющих на земле. Но что это? Самолет Штейна внезапно уходит далеко вперед. Может, Штейн убрал воздушные тормоза, чтобы лететь быстрее? Тогда я должен сделать то же самое. Я пускаюсь вдогонку за самолетом Штейна и скоро оказываюсь у него на хвосте, с трудом управляя самолетом. Прямо впереди я вижу искаженное ужасом лицо Леманна, заднего стрелка самолета Штейна. Он боится, что я отрублю винтом хвост и врежусь в него. Я насколько возможно увеличиваю угол пикирования – этот угол, должно быть, составляет 90 градусов – и проскакиваю мимо самолета Штейна на расстоянии волоса. Не предвестник ли это будущей удачи? Корабль точно в центре прицела. Мой «Ju-87» идеально выдерживает курс при пикировании, не отклоняется ни на сантиметр. У меня возникает предчувствие, что промахнуться просто невозможно. «Марат» – большой, как жизнь, – прямо передо мной. Моряки бегут по палубе, перенося боеприпасы. Я нажимаю на спуск бомбодержателя и всем телом наваливаюсь на ручку управления. Успею ли я выйти из пике? Мои сомнения не беспочвенные, поскольку я пикировал без воздушных тормозов и высота, с которой я сбросил бомбы, не более 300 метров. Штурман говорит, что 1000-килограммовые бомбы следует сбрасывать с высоты не менее тысячи метров, поскольку осколки могут разлететься