Внутри звездопада. Алла Горбунова
на ней
среди виноградников Лангедока и Божоле,
по побережью Аквитании и Гаскони,
по холмам Бурбонне, по лесам Ниверне,
по плато Пуатье.
Мою лошадь зовут Джозéф Фили́пп Лавуазье.
Я спешиваюсь
и на цветущем холме
пью бордо из Буржэ и Блайэ,
будто Бриджит Бардо.
Я треплю свою лошадь за холку и шепчу,
наклонившись к ней:
ты прекрасна, словно Софи Марсо и Мишель Мерсье,
моя лошадь Джозéф Фили́пп Лавуазье.
И мой кавалер
на нормандском своём рысаке
Анжелике Жюстине Камье
хочет угнаться за мной в горах Дофине.
Но меня несёт прочь
в долгом весеннем сне
моя лошадь Джозéф Фили́пп Лавуазье.
Созерцание, в ходе которого человек узнаёт, что утки на колёсиках думают о людях
метки в траве
на дне озера
на зеркальном исподе
левого глаза
само зеркало —
оборотное
наполовину зарыто в песок
осыпающийся крепостями
после града
в зеркале, предназначенном
для ловли солнечных зайчиков,
свет рассыпается
радугой
вырублены стволы на болоте
у Чёртова озера,
пни, и пушица цветёт
среди пней, на песке тает град,
распадается город
и храмы его из песчаника и огня,
зеркало под водой удвоилось,
как очки старика-пескаря в песке
на тумбочке у телевизора под водой,
отражаются сосны
в каждой линзе,
выпуклые,
вот —
пролетела ворона,
ей хорошо лететь
над болотом пушицы и пней,
над чёрной водой,
быть стариком, в огороде копаться, сажать лук-порей
и укроп, но порой —
превращаться в ворону, летать средь лесов и полей,
видеть всё глазом вороньим,
слегка поворачивать головой,
а потом снова быть стариком,
снова есть свой хлеб,
пенсию ждать, ругать молодёжь,
вспоминать советскую власть,
превращаться снова в ворону и видеть какой-то блеск,
поворачивать глазом, хотеть украсть,
громко кричать
«Кар-р-р»
а тем временем утки проплыли
из правого глаза в левый под переносицей:
мать и детёныши, но самое страшное —
на животе у них колёсики,
как от маленьких велосипедиков – вместо лапок,
на воде от них треугольнички и след, как от самолётиков,
иногда утёнок разгоняется и быстро так
на своих колёсиках
перегоняет маму,
видит старика-ворону и кричит: «Караул! Пожар!»,
а мама ему: «Заткнись, малый!»,
а старик ему:
«Кар-р-р»
а люди в это время ничего не слышат, не видят,
на том берегу озера беседуют о своём человечьем,
папа с сыном пускают бумажного змея,
а змей всё падает, не взлетает, слабенький