Дом соли и печали. Эрин Крейг
бала. Мы совсем не выходим в свет во время траура, и это может стать отличной возможностью для дебюта!
– Вообще-то ты не можешь пойти на бал, – напомнила Камилла.
– Но ведь скоро наш шестнадцатый день рождения! – Розалия присела, обиженно надув губы. – Почему мы должны отказываться от веселья на целый год? Я устала от траура.
– А твои сестры наверняка устали на том свете, но как-то не жалуются! – раздраженно бросила Камилла, вскочив с кровати, и хлопнула дверью прежде, чем кто-либо успел ее остановить.
Розалия непонимающе моргнула:
– Что это на нее нашло?
Я закусила губу. Возможно, мне следовало пойти за сестрой, но я слишком устала, чтобы выяснять отношения.
– Она скучает по Эулалии.
– Мы все скучаем, – заметила Розалия.
Наши мысли снова вернулись к погибшей сестре, и в комнате повисло молчание. Ханна зажгла свечи и потушила газовые светильники. В углах комнаты заколыхались тени канделябров.
– Может быть, идея Мореллы не так уж плоха? Я имею в виду, провести бал? Шестнадцать лет бывает лишь однажды в жизни… Мы не виноваты в том, что кто-то все время умирает, – сказала Ленор, приютившись под моим покрывалом.
– Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть праздника. Просто подумай, что сейчас чувствует Камилла. Ни у кого из нас не было первого бала. У Элизабет и Эулалии в том числе.
– Тогда ты можешь дебютировать вместе с нами! – предложила Розалия. – Можно устроить грандиозный бал – показать всем, что никакого проклятия нет и у нас все хорошо.
– К тому же до нашего шестнадцатилетия еще три недели. Мы можем соблюдать траур до этого… и все, – сказала Лигейя.
– Я только не понимаю, зачем вы пытаетесь убедить в этом меня. Все равно решение будет за папой.
– Он не откажет, если Морелла попросит… – лукаво улыбнулась Розалия. – В постели.
Тройняшки дружно расхохотались. Неожиданно раздался стук в дверь, и мы стихли в полной уверенности, что папа сейчас отчитает нас за шум. Но это оказалась Верити. Она стояла посреди коридора в черной ночной рубашке на два размера больше, чем следовало бы. Волосы малышки были всклокочены, а на щеках блестели дорожки от слез.
– Верити!
Она молчала, но протянула руки, чтобы кто-нибудь обнял ее. Я поспешила приголубить ее: сестренка излучала особое детское тепло. Хотя Верити вспотела во сне, ее оголенные руки были покрыты мурашками, и она уткнулась мне в плечо, словно ища утешения.
– Что случилось, малыш? – спросила я, поглаживая сестру по спине.
Ее волосы, касавшиеся моей щеки, были мягкими, как перышки птенчика.
– Можно я сегодня останусь здесь? Эулалия меня обижает.
Тройняшки тревожно переглянулись.
– Конечно, можешь. Но ты ведь помнишь, о чем мы говорили перед похоронами? Эулалии здесь больше нет. Она в море вместе с мамой и Элизабет.
Верити кивнула:
– Но она все равно стягивает с меня одеяло.
Малышка обвила тонкими