Монологи и диалоги о постмодерне и постмодернизме. С. А. Барков
Вот что уже в 1918 году пишет Н. Бердяев: «Мы живем в эпоху, когда истину не любят и ее не ищут. Истина все более заменяется пользой и интересом, волей к могуществу. Нелюбовь к истине определяется не только нигилистическим или скептическим к ней отношением, но и подменой ее какой-либо верой и догматическим учением, во имя которого допускается ложь, которую считают не злом, а благом»[102]. В качестве примеров таких догматических учений Бердяев называет марксизм и техницизм. Кроме того, в 1920–30 годы в агностическом лагере набирают силу философия жизни, прагматизм и феноменология, возникают философская антропология, экзистенциализм и персонализм.
Агностические настроения, «поддерживаемые» мировыми и гражданскими войнами, социальными революциями и экономическими кризисами, преобладают вплоть до середины XX века, когда становятся очевидными успехи научно-технической революции (НТР), сущность которой, как писали в советских изданиях, заключалась в превращении науки в непосредственную производительную силу. Так, электроника и новые композиционные материалы позволили создать продвинутые информационные технологии, высокоскоростной транспорт, ракетно-космическую технику, автоматизировать производство.
Не случайно, что в это время была предпринята очередная и вероятно последняя попытка открыть универсальные законы, объясняющие мир. Речь идет об общей теории систем и создании на ее основе кибернетики – науки об управлении системами. Основная идея была очень простой: если весь мир это система и состоит из систем – технических, биологических, человеко-машинных, социальных и т. д., то можно определить основные свойства, присущие всем системам, и вне зависимости от их природы целенаправленно воздействовать на них. Эта идея стала популярной не только в научном мире (множество исследователей в разных странах и научных областях, научные общества, монографии и периодические издания), но и в народе. Не зря Л. Гайдай, тонко чувствовавший пульс времени, включил тост про кибернетику в свой фильм «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика». Однако ни общая теория систем, изучавшая равновесные системы, ни появившаяся в последней четверти века синергетика, обратившаяся к системам неравновесным, в общем, не дали нам ничего существенно нового для самопознания, понимания общества и мира в целом.
В конце 1960-х годов снова наблюдается разочарование в науке, и эта тенденция сохраняется до сих пор. Во-первых, становится совершенно очевидным, что научно-техническое развитие влечет за собой целый ряд негативных и даже угрожающих последствий. Техногенные катастрофы, несмотря на все усилия специалистов, продолжаются, природные катастрофы прогнозируются с большим трудом, наука так и не может дать однозначных ответов на важнейшие вопросы современности, многие технологии и вещества сначала объявляются панацеей, а потом – серьезной опасностью. Что же после всего этого думать простому обывателю? Во-вторых, к середине 1970 годов темпы НТР заметно снизились,