Серафима и Богдан. Вахур Афанасьев
Торг не затянулся. Сергей Васильевич отбыл с рыжей пеструшкой под мышкой. Договорились: если дать курице высидеть яйца и цыплята появятся, сколько бы их ни было, за ними надо хорошенько ухаживать, тогда и душа в теле останется.
– Эй, старик! Поросенку воды принести нужно, жажда животинку замучила! – зовет с глухого двора Варвара. – Иди же, Феофан! Не справиться мне одной… Харитон-то не вернулся!
Но Феофан не слышит, зачарованно сидит у кухонного стола. Прижимает только что обретенные часы к уху, цокает в такт их тиканью. Осторожно оттягивает заводную головку, выставляет точное время – настенные часы показывают пять без минуты. Эх, такую бы власть над всей жизнью! Крути себе, как душе угодно –хоть назад, хоть вперед. Он наблюдает за подрагиванием длинной стрелки, секунда за секундой. Еще чуть-чуть, хоть это ничего не меняет, – и стрелки дергаются, становясь на место. Под глухие удары отворяются створки на стенных часах.
– Ну что, кукушка, нравится? – спрашивает Феофан. Он встает и победно поднимает под углом руку.
Юный Меркул с мешком рыбы на плече направляется домой. Он не отдал своей доли в Архипову коптильню, отказался от его любезного предложения. Хочет коптить по-своему, не полностью на ольхе, а ольху заложить вначале, а перед самым концом добавить охапку еловых или сосновых щепок – для вкуса. Проходя мимо дома Феофана и Варвары, он бросает взгляд на дом с синими наличниками, из окна слышно, как кукует в часах кукушка. Ничего себе! Хозяин стоит посреди комнаты и приветствует часы немецким жестом. С чего бы это? И о чем только он думает?
Меркул качает головой. Не дело это…
Он часто просыпается по ночам, в памяти только одна картина: как в 1942 году мужики с белыми повязками на рукавах колотят в их двери, переворачивают весь дом и уводят с собой отца. Потом сообщили старосте деревни Архипу, чтобы приехал с телегой. И хотя мать противилась, Меркул сам обмыл изрешеченное пулями тело отца и обрядил его. Воду после обмывания, как и положено, выплеснули в подвал, убитого похоронили на кладбище, что из того, что умер среди чужих вооруженных людей и без исповеди, без разрешительной молитвы наставника. Когда умирал, небеса были с ним, утешил тогда Архип.
*
– Не будешь теперь обо мне плохо думать? – спрашивает Аполлинария. Ее голова покоится на плече Харитона. Тот нежно перебирает волосы девушки. – Так как?..
– Что – как? – спрашивает юноша.
Аполлинария в тревоге поднимает голову, молчит.
– Поленька, дурочка, – шепчет Харитон и крепко прижимает девушку к себе, – теперь ты моя жена.
– Да? – все еще тревожно, но с надеждой в голосе откликается девушка.
– Да, ты жена мне! С этой минуты, перед нами… Отныне и навсегда!
– А перед другими?
– Что нам другие, у них своя жизнь, у нас своя, – отмахивается Харитон. Он пытается поцелуями прекратить вопросы, но Аполлинария не отступает, а прижимает его руку себе между ног.
– А с этим как?
Харитон видит на своих пальцах красный след. На его