Серафима и Богдан. Вахур Афанасьев
в его доме отродясь бы не было, если б не война, эта великая и жестокая штука, преподносящая иногда удивительные подарки. И это ничего, что правый бок часов немного закопчен, а на задней стенке с медной табличкой с надписью «Württembergische Uhrenfabrik Bürk 1896» петля, на которую вешают часы, так зверски вырвана, что в корпусе образовалась дыра – главное, что есть ключ, и заводить им часы надо только каждый третий день. Феофан вбил в белую штукатурку стены толстый гвоздь и нацепил на него часы за дырку, раз петли нет.
После девятого удара кукушка прячется за створками лючка, чтобы дождаться следующего полного часа.
Варвара идет убрать за скотиной. Хорошо, хоть свинья в полной силе, если окончательно прижмет, то ее надолго хватит. Вот с коровой беда. У многих коров в деревне из-за канонады в конце лета пропало молоко, их буренка не стала исключением. Не будет от нее никакого толку, как ни старался племенной бык Архипа, а ничего не вышло, не понесла корова. Когда под весну особенно голодно в доме станет, придется забить и прикупить новую, хотя где тут купишь, если в доме ни копейки. С немецкого времени лежит пачка остмарок, ее Варвара на всякий случай в шкафу в шерстяном носке прячет. Немец выменял за червонцы, но новая власть немецкие деньги не признает, хоть на растопку пускай.
Вновь зашелся лаем Мурик, и остальные деревенские псы поддержали, задрав морды к черному небосводу, разошлись не на шутку, будто терзала их души невыносимая тоска – как быть, как жить дальше и увидят ли они вообще завтрашний день?
Феофан и Харитон закончили с едой. Собрали посуду и сложили в большую алюминиевую кастрюлю с теплой водой, стоящую на краю плиты. Радио в семье нет. Феофану только и остается, что расспросить сына, где тот был.
– Да так, погуляли чуток, – бурчит сын.
– И с кем же это погуляли?
– С кем, с кем?.. С нашими парнями, само собой…
– Ну, и как?
Харитон пожимает плечами.
– Вам, парням, надобно в волостной комитет сходить. Выправите бумаги – сможете рыбачить, – сказал Феофан. – Запишетесь, и все обо всем забудут.
– И что тогда?
– Жить начнете.
Харитон кивает. Собаки никак не унимаются, хрипят уже от ярости. В слабом отсвете керосиновой лампы, просачивающемся из окошка на улицу, мерцают их желтоватые клыки, отсвечивает пена.
– И чего эти зверюги разошлись? – спрашивает вернувшаяся Варвара. – Говорят ведь старые люди, будто собаки водят компанию с чертом – вестимо, не зря говорят…
Феофан в одной рубахе выходит в сени, высовывает голову наружу и прикрикивает на пса. Тот и ухом не ведет. Феофан сует ноги в калоши и выходит на крыльцо. Хотя луна еще не народилась, на низких тяжелых снеговых тучах видно какое-то странное зарево. Феофан крестится.
Кто-то бежит к деревне, спешит по хрусткому снегу, и возле первых же домов кричит истошным голосом, в ответ на что ближайшие собаки берут тоном ниже.
– Аааааааааааааааааааааааааааааааааа!
Кто-то перебегает от дома к дому, колотит в ворота.
– Караууууул!
Уже можно разглядеть кричащего. Одно ухо ушанки торчком,