Серафима и Богдан. Вахур Афанасьев
– Так, ладно… И зачем прибыл?
– Демобилизовался, сказал же… Жить хочу как нормальный советский человек. Идти некуда – там все сгорело.
– Мало ли что… у нас тут тоже всюду горело… А где это «там»?
– На той стороне озера. Уходил на войну – была деревня, вернулся – ворон каркает, даже трубы не торчат.
– Бумаги покажи…
Сергей Васильевич достает из-за пазухи документы, выкладывает на стол и, наконец, садится, расстегнув ватник. В углу комнаты исходит жаром черная железная печь. Председатель исполкома морщится – от незнакомца исходит дух немытого тела, многих недель, возможно, даже месяцев. И с кормежкой у мужика не все ладно – его нервно помаргивающие, глубоко запавшие глаза обведены черными кругами, обвисшая кожа на скулах говорит о том, что когда-то это лицо было круглым и румяным. Эдисон Васильевич не стал придираться – среди документов он увидел красные корочки партийного билета.
– Ну, тогда будем знакомы – я Эдисон Васильевич, председатель волостного исполнительного комитета. Отчества у нас одинаковые.
Сергей Васильевич шевелит пальцами, кургузыми и грязными, как печеные картофелины, с черной каймой вокруг ногтей, но руки ему не протягивают, вместо этого председатель спрашивает, что он умеет. Ответ не из самых прямых. Был, рос, делал крестьянскую работу, потом началась война… Ну что с таким будешь делать, да и вообще с любым, кто бы ни пришел?.. В 1941 начали создавать колхозы, но не слишком преуспели, так что кроме рыболовецких бригад ничего и нет, поэтому сразу, как сойдет лед, – на озеро. Так Эдисон Васильевич и
говорит.
Пополнение решено подселить к бездетной вдове Глафире. Увидев у себя на пороге Эдисона Васильевича с «жильцом», та поначалу приходит в ужас, но тот обещает поправить домик, потемневший от времени и с прохудившейся крышей – уже который год, как протекает. Мужской руки отчаянно не хватает, старый Серпион, пьяница и упрямец, умер еще перед войной, отдал концы, как говорится. Вечером Сергей Васильевич зажигает перед иконой свечку, крестится, пусть и тремя перстами, но сердце старушки оттаивает. Неизвестно откуда взявшаяся восковая свечка горит ровно, только совсем чуть-чуть потрескивает. Смотри, баньку затопи, она у Глафиры в порядке, не то, что дом, уходя, говорит председатель исполкома. Сергей Васильевич наказ исполняет. Вдова Глафира дает ему старую одежонку, оставшуюся от мужа, и, хотя она не до конца сходится на животе, Сергей Васильевич обретает подобающий христианину вид – даже подрезает бороду ржавыми ножницами для стрижки овец. В противоположность лысеющей голове, борода у него густая и черная, как сапожная щетка.
– Хотят меня, значит, бригадиром поставить, – сокрушается Феофан.
Варвара пожимает плечами:
– И что тебе не так, раз хотят?
– Да как же… ни с того, ни с сего… Всю жизнь у проруби сидел, сети таскал, а теперь на старости лет начинай командовать. Говорит, значит, председатель, что я не мракобес, не кровопивец – будто Трофим, или Исаак Палыч, или еще кто другой кровопивец… Да никто