День воина. Историческая фантазия о событиях при селе Шевардино в августе 1812 года. Номен Нескио
передать эту реликвию в государственный музей Франции?
– Франции? А где вы видите Францию? Та Франция, которая была, потеряла свою суть, лишилась идентичности, а теперь вот сгорел Нотр-Дамм.
– Поверьте, нам всем очень жаль, – попробовал произнести Данилкин, – мир не остался равнодушным.
– А вы знаете, когда передавали репортаж о пожаре, мне было почему-то всё равно, – словно не слыша, продолжил хозяин, – Представляете? Как французу мне, к моему стыду, мне было безразлично. Сгорел и поделом ему да и всей нации….
Это было неожиданное заявление.
– Мне кажется, что вот тут вы лукавите, – усомнился Иван Тимофеевич, – И позвольте вам не поверить.
Старик сжал губы и не заметной горечью в голосе заговорил:
– Эх, если бы…, если бы это было так…. Совершенно нет, господа, никакого лукавства. И вот почему. Уж пусть лучше падут все символы моей страны или сгорят как Нотр – Дамм, чем по прошествии нескольких лет, наши храмы оденут на свои купола зелёные полотнища и низвергнутся христианские реликвии. Нет, я не против сосуществования, если нравится и если так удобно, пусть одеваю паранджу или эгаль, но я против засилия и насилия. Последние три года я не выхожу из дома. Я всё ещё живу той Францией, где ценилась естественная красота женщины и мужчины, романтика отношений. Идеал женщины был совсем рядом, это ведь Париж. Это Париж времён Денёв, Англаде, Оже, Спааки и других божественных созданий. А Бордо…? И знаете, иногда мне казалось, что эти женщины некоторым образом наследницы времён пребывания русской армии в Париже и вообще во Франции. Их естественная красота сродни женщинам из России. А теперь что? Французам во Франции места уже нет. Вот к чему привела политика правительства. А может вы видели в Париже французов?
– Ну, видели нескольких, – попробовал пошутить Данилкин.
Видя укоризненные взгляды своих собеседников в сторону «шутника», месье Амальрик улыбнулся и произнёс, пытаясь разрядить обстановку:
– Хорошая шутка…. Горькая правда. Я, господа, считаю Россию единственной в Европе страной, где ещё крепки нравственные устои. По крайней мере, общество яростно сопротивляется проникновению содомских норм. Полное падение нравов…. Только в России принимают истинную историю непростых военных отношений между нашими странами в 19 веке. Этот дневник, своего рода «Война и мир», написанная свидетелем пусть и не столь гениально как это сделал незабвенный месье Толстой. Поэтому я не могу поручиться, что попади эта тетрадь в руки французских деятелей, они не начнут вымарывать страницы или пуще того, просто уничтожат дневник, посчитав его неудобным свидетелем. У вас в Европе друзей нет. А коли так, так и предавать будет некому. Я покажусь непатриотичным, но уже нет моей Франции, а Россия есть. Россия осталась.
– Надеюсь, вы понимаете, что ваши и впоследствии наши действия, некоторым образом противозаконны? – немного помолчав, спросил Алексей Анатольевич.
– Может получиться скандал, –