Неразрешимые противоречия. Иван Шам
знал, что не имел права поддаваться подобным заинтересованностям, которые лишь мутили разум, но что-то внутри вынуждало его не переставать наблюдать за ней, не позволяя ни на мгновение опомниться. Он вообще перестал что-либо замечать и чувствовать, кроме опьяняющего оцепенения. Лишь порабощающее любопытство теперь правило бал.
Девушка уже успела обеими ногами коснуться земли и даже сделать несколько шагов, но Порохову казалось, что она парит над белоснежной поверхностью, приближаясь к нему так близко, что он начинал слепнуть, смотря в её голубые глаза, которые словно светились. И блеск этот был ярче, чем даже утренние лучи, стыдливо спрятавшие своё померкшее сияние. Он был уверен, что именно та девушка и освещала это лишённое иного источника жизни утро. Свежесть, которой только что наслаждался молодой человек, вдруг стала лишним воздушным загрязнением. Эта девушка была источником всего кислорода, который только могла позволить уместить в себе невидимая оболочка планеты.
«Что за глупости?» – внезапно раздалось в голове Порохова.
Он хотел ударить себя по щеке, чтобы очнуться, но услышал сквозь свои раздумья голос Мастера:
– …и я думаю, нам пора бы выдвигаться.
– Да, пойдёмте, экипаж ждёт нас там.
Два не похожих на остальных людей человека, но безупречно исчезающих в толпе, если это было нужно, отдалялись от поезда, который собирался вот-вот вновь отправиться в путь, рассекая девственные утренние завалы снега. Из-за угла уже стала виднеться пассажирская повозка со скучающим на козлах кучером. Но не тем кучером, что вонзил нож в тело того, кому некогда был верным слугой.
– После сибирских степей сложно будет привыкнуть вновь к нашей погоде, – размышлял Мастер. – У нас-то, кажется, можно в одной рубахе по улицам расхаживать.
Порохов огляделся по сторонам, рассмотрев блестящий снег, и заявил:
– В рубахе, не рубахе, а солнце ведь обманчиво. Сейчас самое время, чтобы ему поверить и слечь на неделю в кровать.
– Эх, не знаете вы, Виктор, что такое настоящий холод.
– И я не вижу в этом ничего дурного.
– А мороз там приходится как нельзя лучше.
– Отчего же? – удивился Порохов.
– Он от гниения спасает. А там, где я был, мясные туши прямо на вокзале сложены, ждут, когда заберут их сюда, в столицу, но увозить их не торопятся. Сейчас они зиму полежат, а дальше что? Летом всё сгниёт, пропадёт мясо. Зря только скот закалывали.
От этих слов Порохов невольно подумал про заколотого в парке массивного человека в плаще, оставленного там на сохранение морозу.
– Об этом ли сейчас стоит думать? – протараторил он, когда, залезая в экипаж, вновь обернулся в сторону железной дороги. Он словно что-то надеялся увидеть. Или кого-то. Может быть, целью этих поисков была та девушка, которую он заметил на перроне, но, опять поймав себя на этой мысли, он резко вернулся в сознание.
Вскоре вокзал совсем исчез из виду, а бойкая повозка неспешно неслась вдоль засыпанной снегом дороги,