Полночное солнце. Елена Баранчикова

      М а ш а. Неужели помнишь о любви?

      М а р т. Да, помню, чувствую каждой своей остывшей клеткой.

      М а ш а. Я есть моё хотение, внушаю себе это, вернее, силюсь внушить.

      М а р т. Проецируешь на себя ницшеанские идеи о сверхчеловеке?

      М а ш а. Убеждена, возможно создать свой мир и с головой погрузиться в него, как в море. Хочу плыть по морю (закрывает глаза).

      М а р т. …которое сама придумала. Какая ты придумщица у меня!

      М а ш а. Плыву сама с собой (гребёт руками), привыкаю к этому состоянию, играю с волной, вокруг меня солнечные блики, смотри, радуга! Всё так правдоподобно и радостно, мне хорошо (открывает глаза). Как хорошо стало на душе, теперь вот и оно со мной (указывает на платье), мне стало гораздо легче. Жаль, что оно безликое, у него нет лица, но я его придумаю, нарисую.

      М а р т. Р-р-р-аз, два, тр-р-и, четыре… четыре.

      М а ш а. Погружен в реальность, всё поленья считаешь? Как это мудро и предусмотрительно!

      М а р т. Их надо считать, это наша последняя надежда.

      М а ш а. Лицо у тебя какое-то скомканное, как из глины.

      М а р т (отвернувшись). Теперь у многих на этом свете глиняные лица, как у кукол, с которыми теперь начала играть (кивает в сторону платья).

      М а ш а. Тогда пора покидать этот мир. Да, я – кукла, и она тоже… моя безликая плоская кукла – плоский человек, которого, как ты рассказывал, трогали мудрые слоны (показывает на платье, которое начинает шевелиться).

      М а р т. Так, значит, всюду куклы, говоришь? А знаешь, ведь в этом что-то есть, какая-то доля сырмяжной правды.

      М а ш а. Смотри, лица нет, но она, ты видишь, кивает мне, хочет что-то сказать. Мы должны покинуть этот мир вместе, рука об руку (берёт рукав платья).

      М а р т. Не спеши туда, откуда уже нет возврата, оттуда ещё никто не возвратился.

      М а ш а. А Христос? Он ведь вернулся.

      М а р т. Да, он сошёл с небес на нашу грешную землю.

      М а ш а. У тебя лицо старика, пожухлые, сникшие губы (трогает его лицо руками), уголки губ опустились, глаза ввалились, теперь они где-то далеко от меня, застряли в глубине, в пропасти. Напоминаешь мудрого древнегреческого старца (указывает на бюст философа, стоящего в углу).

      М а р т. А твои глаза всё те же, они по-прежнему блестят, сияют и радуют. Мы ещё с тобой покарабкаемся по скалам. Ровно десять.

      (Вдруг появился свет. Март зажмурился. Маша прикрыла голову руками).

      М а ш а. Хитрец ты, однако! Теперь наконец до меня дошло, какая же я, однако, тугодумка, ведь не поленья ты считаешь, а время, которое нам с тобой отведено.

      М а р т. Мне всё равно, сколько их осталось, поленьев и дней, не хочу знать этих страшных чисел. Зачем это теперь?

      М а ш а. Да, уже ни к чему, чувствую, стала быстро уставать от каждого произнесённого слова, устаю от боли.

      М а р т. Милая, тебе больно?

      М а ш а. Ничего-ничего, скоро всё пройдет. Хочу увидеть счастливый сон (откидывается на подушку).

      (Прозрачный шлейф от платья летит по комнате).