Лети, не бойся. Роман Борисович Медведев
деревня была чуть ли не образцовым памятником, перенесённым со страниц исторических книг в ландшафт не тронутой цивилизацией природы. Люди действительно вели хозяйства, а не содержали показушный антураж. У каждого из хозяйств обитала скотина, что разливалась многоголосьем в напоённом ароматами её пота и отходов воздухе. Вышагивающие подле сточных канав гуси, тянули любопытные головы, а куры важно раздували оперение. Вовсе не дрессированные, а естественные уроженцы села. Привязанная у угла покосившегося амбара коза опустошённо взирала на Мишу и сопровождавшую его толпу. Без всякого сострадания. Когда-нибудь и ты пойдёшь на убой, – озлобился на неё Михаил.
Рукодельная обувь, рубахи из грубой ткани, длиннополые сарафаны девушек и женщин, рабочие рубища. Во всё это безобразие были облачены жители окружающего Мишу мирка, что вызывало у него лишь раздражение. Серые, не отбеленные ткани. Простецкие. Никаким фабричным продуктом здесь и не пахло. Также как и иной, прочно вошедшей в жизнь людей химией. Мужицко-бабий дух заменил её всю. Неужели туризм нынче совсем не прибыльный? – упивался сарказмом Михаил.
Никаких следов индустриализации, за которую в СССР было отдано столько усилий. Даже утварь самодельная. Всё кованное в единичном экземпляре. В избах, собранных из клетей, виднелись слюдяные окна, а не стекло. А где и просто волоковые растяжки с задвижкой. Фундамент домов лежал на земле, обмазанный дёгтем. Подпорки из дуба. Однако, всё продумано, в большинстве своём ухожено. Фасады чистые, не гнилые. Многие украшены резьбой по наличникам, либо наверху в подзорах гонтовых кровель. Это могли разглядеть и подслеповатые Мишины глаза. Сходство со стариной почти идеальное. Казалось, вот-вот зазвучит в закоулках серебряный звук гуслей, да ухнет следом молодецкий бас. Впрочем, обстоятельства, в которых мужчина вынужден был давать оценку окружающему, предопределяли её крайне негативную окраску.
Шаг за шагом Михаил поднимался на возвышенность, которая, судя по всему, являлась центром поселения. Осматриваясь по сторонам, он отмечал, замостившие открывшуюся его взгляду низину, крыши домов. Не менее сотни домов.
Ноги мужчины были уже сбиты в кровь, к которой припеклись пыль и сосновые иголки. Впереди без устали прыгала детвора, хохоча и тыча в Мишу пальцами. А ведь он действительно чудной для них. Совсем не такой как они. Со стрижкой, с ухоженной белой кожей. Будто декоративный экземпляр Homo sapiens. Это не здесь музей, а он сам для них ходячая экспозиция. Вы ещё мой компьютер не видали, дикари! – хотел он сказать несносным деткам, да смолчал.
Миша не был набожным человеком. Хотя не слыл и атеистом. Как он сам рассуждал: «веровал во что-то своё». Но в эти минуты ему представился Христос, тащивший на себе крест к Голгофе. Что-то подсказало Мише о своём сходстве с сыном божьим и его последним путём в Иерусалиме. Только вот за что мог страдать он сам, Михаил никак не мог придумать. Не за рабочую же робу?!
В душе он надеялся исключительно на скорое окончание этого