Русская проза XXI века в критике. Рефлексия, оценки, методика описания. Ф. С. Капица
на первый план. Соответственно, постепенно утрачивается ранее значимая функция писателя как носителя и хранителя языка, на котором он пишет. Все чаще роль писателя стала сводиться к простой имитации повседневной жизни.
В частности, Д. Рубина заявляет: «Важна среда, в которой каждый из нас вырос. Каждый может вывалить из памяти целый вагон словечек, которые не будет знать другой. На днях мой редактор, выросший в Гурьеве, подарил мне чудесное слово "помазАй". Существуют еще пласты местных «вкусных» диалектов, которыми наш брат писатель частенько подкармливается. Есть еще полу б латные "молодежные" словечки, которые как вехи разделяют целые поколенческие эпохи. При изображении героя я точно знаю, кого наделю в прямой речи словом "чувак", а кого – "ботан"». Она подчеркивает, что сохраняет привязанность речи героя к среде, откуда он родом, используя язык как одно из характерологических средств создания персонажа.
Сходную точку зрения в анкете о языке, проведенной инициаторами «Большой книги» 2007 г., высказывает А. Кабаков: «Читатель безошибочно распознает среди писателей таких, каков он сам. Если писатель пишет "более-менее" через дефис, а не "более или менее", как положено, или употребляет цеховое портновское "пошил", вместо "сшил", – он свой для демоса. А писатель, который пишет по-другому, – зачем он им? Он им чужой». Далее писатель говорит о том, что, уничтожая культурные традиции, уничтожают и культурный язык.
С ним солидарен Быков, замечая в той же анкете: «С языком общества происходят не самые приятные вещи – он беднеет, скудеет, отходит от литературной формы». «Литература сейчас никак не отвечает за язык общества – она его отражает, им пользуется, но формируют его совсем другие вещи… Одна из главных задач литературы – поставлять обществу парольные цитаты».
Опасность нивелирования языка под влиянием массовой культуры еще в двадцатые годы почувствовал М. Зощенко. В «Голубой книге» он попытался провести эксперимент, изложив историю человечества языком люмпена. Получилось смешно. Но изменился ли язык общества, увидевшего себя в зеркале своего языка, удивившегося, посмеявшегося и ужаснувшегося? В наши дни В. Пелевин, И. Стогов попытались переложить новым языком Юнга, Фрейда и Новый Завет, поставив одновременно закономерный вопрос: стали ли их тексты произведением искусства или остались в формате постмодернизма (использующего цитатность как прием организации структуры).
Из сказанного вытекают такие свойства современной литературы, как клишированность, стереотипность, повторяемость. Она почти не обогащает язык, в ней мало афористичности, собственно авторского, т. е. один автор отличается от другого разве что набором: подобных «фенечек». Сами авторы издают расхожие книжечки со своими цитатами, как, например, поступил Ю. Поляков, выпустивший сборник «Слово за словом. Карманный цитатник».
Следовательно, доминирующим фактором формирования языка продолжает оставаться та среда, в которой он существует. Отсюда и вариации с ударениями,