Некрасивая. Лидия Чарская
ней не было ничего русского, в этой странной девочке, живой, как ртуть, порывистой, как молодая дикая лошадь.
– Ага! Новенькая! Господи, какая уродка! – крикнул тот же звонко-сильный, далеко не женственный голос и два глаза-клинка так и впились в меня. Глаза эти со жгучим любопытством рассматривали меня, в то время как оливковое лицо и ало-пурпурные губы улыбались весело и простодушно. И нельзя было обидеться на эти милые глаза-кинжальчики, ни на эти добрые губы, ни на чистосердечно вырвавшееся из них слово «уродка». Действительно, я же была такова и не могла казаться иной!
Однако, окружающие меня девочки не разделяли моего взгляда, очевидно. То что можно было, по их мнению, скрыть под покровом насмешки, нельзя было ни коим образом высказывать так открыто в лицо. Бледненькая Незабудка с саркастической улыбкой покачала своей белокурой головой и произнесла с укором, обращаясь к оливковой девочке:
– Ай-ай-ай и тебе не стыдно, Аннибал! Надо уметь как можно лучше прятать свои впечатления, милая Римма!
– Ну что ты там болтаешь за глупости, Зверева! – захохотала веселым беспричинным смехом курчавая Римма, сверкая крупными жемчужинами своих ослепительных зубов. Не думаешь ли ты, что новенькая чувствует себя ужасно красивой?
И она снова захохотала во все горло, не переставая смотреть на меня.
Смущение овладело остальными девочками. Казалось, моя подавленность передавалась им. Они почувствовали себя неловко. Одна только «Африканка» по-прежнему, со свойственной ей бесцеремонностью продолжала разглядывать меня. Потом, не удовольствовавшись одним созерцанием очевидно, она взяла в обе руки мою тяжелую толстую косу и взвешивая ее на ладони, сверкая при этом черными, как ночь глазами повторяла с восхищением, оглядываясь на подруг:
– Ага! Какова! Нет, коса-то какова! Сама некрасивая, а волосы то, волосы, целое богатство. Тысячу рублей такая коса стоит. Как Бог свят, стоит.
И, окончательно придя в восторг, она, помимо собственной воли, так сильно дернула меня за волосы, что я невольно вскрикнула. Натянувшиеся нервы не выдержали и опустившись на первую попавшуюся скамейку перед учебным столом, я залилась слезами.
И не то что мне было так больно, что я не могла удержаться от слез, а просто все мое напряженное до сих пор состояние, должно было найти исход и вылиться слезами.
– Африканка! Римма! Как тебе не стыдно, глупая этакая! Готова чуть ли не драться, как мальчишка! Стыдись! – послышались звонко шепчущие голоса и я услышала в тот же миг шелест платьев, разом отхлынувшей от меня толпы девочек. И почти одновременно на плечо мое легла чья-то маленькая ручка.
– Не плачьте, новенькая! Вытрите ваши слезы и не обращайте внимания на африканку. Она глупа, правда, но добра и дика и на нее за ее глупость положительно нельзя сердиться, – услышала я плавно и спокойно журчащий, как лесной ручеек, голос. Невольно руки с платком упали на мои колени, я широко раскрыла заплаканные глаза и увидела перед собой незнакомую институтку, высокую, стройную,