Связанный гнев. Павел Северный
в народе. Петр Аркадьевич грядущими реформами укрепит в крестьянском сословии веру во Всевышнего и преданность пахарей царскому престолу. Пусть себе Ленин и еще кто готовят революцию руками рабочих, а Столыпин создаст незыблемый оплот монархии через благоденствие крестьянства и их мозолистыми кулаками пришибет любую противоцарскую крамолу.
– Дал бы Бог!
– Будьте уверены, Боголеп Никонович, даст нам Господь мирное житие под скипетром дома Романовых. Вы скоро в этом убедитесь. Неужели не обратили внимания, как заметно стихли всевозможные беспорядки на заводах и приисках?
– Да почти совсем прекратились. Совсем не слышно о террористах. И, конечно, в этом огромная заслуга жандармерии и полиции.
– А я слышал, Отто Франциевич, что террор уменьшится по другой причине. Будто эти самые большевики против индивидуального террора, считая его бессмысленным. Любого убитого пристава можно сразу заменить другим.
– Однако вы, Боголеп Никонович, неплохо наслышаны о смутьянах.
– Не мудрено, Отто Франциевич. Обязан все о них слышать, а о дельном доносить куда следует. Своя рубашка близка к телу. Моя деятельность проходит в гуще всякого рабочего сословия. Несмотря на карательные наказания, работяги не безмолвствуют. Ухо приходится держать востро. На защиту полиции не всегда приходится рассчитывать, особенно при поездках по краю. Мне жить хочется. У меня большая семья.
– Все это понятно, но все же лучше старайтесь о всяких революционных слухах говорить реже. Не думайте, что полиции и жандармам легко усмирять смутьянов. Уральские рабочие себе на уме и совсем не такие темные, как многим кажется.
– Сейчас высказал свое мнение об этом, ибо не согласен, что жандармам и полиции удалось утихомирить шальные повадки рабочих. Вы правильно заметили, что они себе на уме. Но это еще полбеды, главная беда в том, что у них светлая смекалка. Я-то их, прости Господи, всяких перевидал, но дураков встречал среди них редко.
– Господа! – повысив голос, произнес Небольсин. – Мы говорим о совершенных пустяках. Толчем воду в ступе. Завелось это в нас от страха после пятого и шестого годов. Все разговоры о рабочей мудрости – естественное следствие этого страха с порочными необоснованными предчувствиями. Гадание на кофейной гуще перетрусивших интеллигентов. И это опять-таки оттого, что в глухой провинции мы оторваны от истинных государственных дел в столице. Для нас должно быть важно самое главное. Революционные беспорядки российской черни задавлены, их вдохновители либо в гробах, либо за тюремными решетками. Поэтому мы можем жить и работать. Довольно о пустяках! Послушайте лучше новость, которая сразу заставит вас позабыть страхи и по-государственному задуматься о судьбе нашего неповторимого края, о которой мы привыкли думать постольку, поскольку это касается нашего личного благополучия.
– Скажите понятнее, – подал голос Тетерников.
– Хотите проще?
– Нет, понятнее, без упреков в наш адрес. Будто сами о себе не заботитесь?
– Забочусь,