Охрана. Александр Петрович Торопцев
да сорок лет справил по-человечески. Все-таки юбилей. Дата. Сам командир части пришел, часок посидел, тост хороший сказал. А потом, уходя, пожал крепко руку и произнес: «Спасибо за то, что пригласил. Кто старое помянет, тому глаз вон. Будем живы, не помрем!»
Видимо, пронюхал он о хорошей работе Касьминова и ластиться к нему стал. А что? Его хоть и называли все перспективным, но мало ли что в жизни случается. Сегодня ты действующий подполковник, а завтра попал под сокращение и к кому? К таким, как Чагов, на поклон. А к нему тоже попасть в команду не просто. Глаз у него наметан. Кого ни попадя не возьмет.
Электричка уже бежала в столицу. Подмосковье просыпалось медленно, нехотя. Касьминов думал о приятном, в том числе и о трех сотнях долларов, которые – он был почти уверен в этом – не сегодня, так завтра ему вернет Куханов.
На «Проспекте мира», на кольцевой, в центре зала встретились девять офицеров в гражданке, естественно, поздоровались, вышли из метро. Москва уже проснулась. Но не совсем. Машин было немало, работали все ларьки, но лоточники, например, за углом, перед трамвайной остановкой, еще только разгружали товары, укладывая ящики с фруктами в кривые стопки под пирамидой стеллажей. И пассажиров сидело в трамваях немного, и вид у них был не деловой, будто с кроватей их подняли, на улицы вывели, в трамваи посадили, а разбудить забыли – сами, мол, просыпайтесь, не маленькие.
Сонным был и пивной закуток по соседству с булочной. На холодных пластмассовых, некрепкого покроя креслах сидели с бутылками в руках какие-то темного цвета люди. Нет, не негры и не лица кавказской национальности, но обитатели Средней полосы России, аборигены ее, может быть, даже подмосковичи, а то и москвичи, но такие замызганные, в таких засаленных одеждах, что даже на станции, откуда два часа назад отбыл по новому назначению судьбы Николай Касьминов, таких темных людей, совсем выцветших, полинялых, увидеть можно было нечасто. Пиво, впрочем, они пили со смаком, с оттяжечкой, с пониманием – и видно было, что не зря они теряют время на утреннем, почти зимнем морозце, что им хорошо. Не совсем это опустившийся, бродяжный люд, почему-то подумал Касьминов, если пиво им так нравится – аж завидно становится, глядя на их блаженные лица, давно не стиранные.
А еще дальше по пути следования отделения из старших офицеров за палаткой с громкой надписью «Галантерея» Николай увидел живое, то есть даже человеческое, сплошь закутанное в дряхлые, но, видимо, еще греющие платки, существо, неудобно поджавшее под себя ноги, облепленное со всех сторон сворой собак, почему-то связанных, рыжих как на подбор, скупо шевелящихся то и дело. На груди у этого живого существа висела какая-то табличка. Глаза существа (скорее всего это была женщина – так по-женски были подобраны под себя ноги в тряпочных густо пропитанных пылью сапогах) смотрели бездумно в угол дома, где еще не открылась булочная, и во всей этой композиции, несложной, впрочем, для какого-нибудь могучего скульптора нетленки типа Лаокоона было так мало жизни, что, казалось, поднеси ему (а скорее всего – ей) ту же бутылку пива или чебурек из