Возвращение. Майрон А Готлиб
годится тебе оставлять душу в этой земле. И горюшко свое забери за собой. Нет для них здесь места. Обещаю хранить упокоение, но душу и горюшко… – повторил он еще раз, стараясь выражениями голоса и глаз объяснить то, для чего не хватало слов, – не в моей это мочи.
Не помогло. Даша не понимала.
– Как? – вопрос случился сам по себе, хотела то она спросить другое. «Как можно оставить горе? или душу? Уж не думает ли он, что Даша забудет Рому, оставит его в одиночестве томиться в чужой земле?»
Вопрос, однако, сказался правильным и Герасим отозвался. Из кармана офицерских галифе он достал тряпочку, перевязанную двумя тесными узелками, и протянул ее Даше. Не эту ли тряпочку искала она глазами и памятью, но найти не смогла. Она спрятала горсть на теле, и то с готовностью приняло ее как свою часть, как изголодавшее сердце принимает струйку подоспевшего кислорода.
Даша вошла за Герасимом в сени. Скорбь того дня еще не перешагнула порог избы. Из светлицы доносился шум многолюдья. Герасим присел на скамью и начал стаскивать сапоги. Даша присоединилась. Сняла туфли. С мольбой посмотрела на Герасима.
– Можно я чуток здесь посижу?
– Не боись, никто не станет тебя терзать. Люди с пониманием.
Не в том была причина. Не хотела она вносить печаль в чужой дом и не готова была делить горесть с незнакомыми людьми. Она потеряла все. Хоть что-то пыталась сохранить для себя. Пусть даже это скорбь. Хотя… Несколько минут мало что изменят. Напротив, войти позже – значило привлечь больше внимания. Так она потянулась за Герасимом, прикрываясь за его широкой и высокой спиной.
С их появлением люди притихли, стараясь по возможности не смотреть на горестную гостью. Герасим пошептался с девушкой лет восемнадцати, и та подошла к Даше. Должно быть, это и есть Надя.
– Садись к столу, соберу чего поесть.
– Я не могу есть.
– В этот дом можно войти голодной. Но выйти голодной нельзя и спать нельзя идти голодной. Это правило. Ты не хочешь нарушить его. Дед того не заслуживает, – тихо сказала Надя.
Не дожидаясь Дашиного ответа, она торопливо отошла, но скоро вернулась с кружкой воды. Ростом она была с Дашу, но широка в костях, говорила чуть хрипловатым голосом.
Даша села на скамейку, стараясь оставаться неподвижной, не видеть и не слышать людей в горнице. Она тихо вспоминала день с раннего утра и с удивлением осознала, что за весь день ни одна слеза не выпала из ее глаз.
Люди вокруг посматривали на нее, но попытки приблизиться никто не предпринял. Скоро Надя вернулась с миской парящей картошки с запахом сала и чеснока, но кусочки сала были тщательно выбраны. Дед Герасим продумал и эту мелочь.
– Спасибо Надя, прости, что не уважила.
– Шелуха все это. Не бери в душу. Думай о своем. Все остальное чужое.
Женщина постарше принесла темно-бордовый чай со сладковато-горьким миндальным запахом, примесью аромата трав, цветов и наливки. Даша пригубила. Чай обжигал, и она стала ожидать, когда тот остынет.
– Надо