Повесть о Предславе. Олег Яковлев
и подолгу смотря ввысь, княжна старалась пересчитать главы, но никак не могла – глаза слепило отражавшееся от верхов солнце.
Отец Ферапонт пояснял:
– Один купол на сей церкви, срединный, самый большой, – главный. Окрест его – четыре поменее. Далее десять луковок – ещё поменее. Главный купол означает Единого Господа, Творца и Вседержителя нашего. Четыре следующих суть четверо евангелистов – Лука, Матфей, Марк и Иоанн. Десять остальных куполов – десять заповедей Закона Божьего. А топерича сочти-ко, София: сколь всего куполов имеет собор Успения?
– Пятнадцать, получается, – сосчитала Предслава при помощи пальцев.
– Верно, детка. – Ферапонт одобрительно тряс седенькой бородкой.
Ещё сильнее восхитило Предславу внутреннее убранство храма. Множество лампад освещало срединную часть собора, разделённую двумя рядами осьмигранных колонн на три пространства – нефа. Стены и колонны были выложены красочной разноцветной мозаикой – мусией.
– Мусию класть – великий труд, – говорил отец Ферапонт. – Вдавливают её по одному крохотному кусочку в сырую ещё стену. И гляди, экая краса выходит. Знатные мастера ромейские сию красоту сотворили.
Кроме мусии, собор украшали фрески, писанные красками. Особенно запомнился маленькой Предславе лик Богоматери в голубом мафории, наброшенном на голову и на плечи. Глаза у Богоматери были чернее ночи, тонкие брови изогнуты в дуги, Она смотрела сверху на маленькую девочку и, казалось, проникала Своим взглядом в самые глубинки её души.
Лик выражал тихую скорбь, такую, что аж слёзы вышибало из глаз. Ещё была икона положения Богородицы во гроб, по правую руку от Царских врат. При виде её Предслава сразу вспоминала похороны матери, высокий курган над берегом Свислочи и ветер, холодный, она будто наяву ощутила, как он дует ей в лицо, свистит в ушах – порывистый, сильный, клонящий к земле упругие ветви молодых дерев.
В церкви была мраморная купель, в которой, по словам Ферапонта, приняли крещение многие княжеские и боярские дети.
Соборный причт возглавлял епископ Анастас, приехавший в Киев из далёкого Херсонеса. Долгобородый курчавый грек, в митре[71] и парчовых одеяниях, обладающий резким пронзительным голосом, держался всегда надменно, важно, Предславу и Ферапонта он словно бы вовсе не замечал и даже с самим князем Владимиром разговаривал, вздёргивая вверх гордую голову.
– Помог сей Анастас отцу твому при осаде Херсонеса[72], – рассказывал после Ферапонт. – Затворились бо жители града сего и крепко держались за стенами каменными. Ни с моря, ни с суши не могли наши к крепости подступиться. И тут Анастас пустил в лагерь ко князю Владимиру стрелу с грамоткой, в коей начертал, откудова под землёй подводится ко граду вода. Ну, наши нощью трубу ту выкопали и воду в Херсонес перекрыли. А без воды никуда не денешься, пришлось стратигу[73] корсунскому[74] город сдавать. Тако вот.
Предславе рассказ попа не понравился.
– Что ж, выходит, Анастас сей – переметчик?![75] И отец мой не храбростью, не удалью, но ковою Херсонес взял? – спросила она.
– Не