Повесть о Предславе. Олег Яковлев
Бают, стараешься. Но что се? – Он потряс грамоткой со срамным рисунком. – Экая ж безлепица![77] Подобает ли княжой дочери тако ся вести? Ну-ка, ответствуй!
– Худо содеяла, отче, – прощебетала, смущённо потупившись, Предслава.
– Али не твоё се художество?
Предслава промолчала.
– Может, подружка твоя, Майя, се сотворила?
Княжна нехотя передёрнула плечами.
– Не хошь подругу выдавать? Ну да ладно. Не для того я тя позвал, дочь. Да ты садись, не стой под дверью. Чай, не зверь я дикий. Не съем тя.
Предслава несмело присела на край лавки, но князь Владимир вдруг приподнялся, подхватил её, взвизгнувшую от неожиданности, как когда-то на крыльце терема в Изяславле, на руки и усадил к себе на колени.
– А тяжела становишься, дочка. Растёшь, невестою скоро станешь. То добре. А толковня наша, Предслава, невесёлая. Брат твой старшой, Изяслав, в Полоцке помер.
– Как это – помер? – вздрогнув, изумлённо спросила Предслава.
– Да вот так. – Владимир горестно вздохнул. – Всё гордый, непокорливый, яко мать ваша, был. Вот Господа и прогневил. Сгорел от огневицы, в три дня. А может, кто из бояр постарался. Хотя, вряд ли. Они за Изяслава горой стояли. В обчем, осталось после Изяслава двое сынов малых – Всеслав и Брячислав, будут они в Полоцке на столе сидеть. Топерь о втором брате твоём, Всеволоде, – Владимир тяжело вздохнул. – Тот тихоня был, всё за спинами чужими прятался, боялся меня. Ну, думаю, Бог с тобой, какой уж есть. Живи. Стол дал Всеволоду, дак он что учудил, стервец! Бежал из Владимира-на-Волыни за море, ко свеям[78]. Бают, подбили его варяги. И Всеволод, дурак этакий, явился на остров Готский[79]. На том острове младая вдова правит, Астрида, дочь короля свейского, Эрика. Говорят, жёнка она вельми красовитая. И вот паробок мой, бесово семя, вздумал внезапу к ей свататься! Будь, мол, Астрида, женой моей. Вот, сопляк, что учинить умыслил! Ну, приняла его Астрида в терему у ся, а, окромя Всеволода, ещё собрались тамо иные женихи. Один, бают, аж из Гренландии откуда-то приплыл. И покуда они ели-пили, жёнка сия двери в хоромы заперла, соломой обложила и подожгла. И так, в дыму да в огне, все женихи её и сгорели, и в их числе и Всеволод.
– Как?! Он – погиб?! – Уста Предславы дрогнули. Не выдержав, она зарыдала.
– Полно, доченька! – Владимир огладил её по светлым волосам. – Тяжко оно, конечно. Скрывал я от тя долго, да, думаю, всё едино – знать те надобно. Одни мы с тобою остались. Ни матери, ни братьев твоих родных нету боле на белом свете.
Он прижал плачущую девочку к груди и расцеловал.
Предслава обхватила ручонками его шею, уткнулась лицом в плечо, Владимир чувствовал, как её голова с туго заплетёнными косичками вздрагивает от рыданий, и старался успокоить, ласкал, говорил:
– Ничего, дочка. Выживем мы с тобою. Горе – не беда. Ты, главное, слушайся меня. Всё тогда лепо[80] будет.
Предслава внезапно прекратила плакать, вытерла слёзы, высморкалась. Затем вскочила и, посмотрев на отца своими пронзительно-серыми очами, молвила:
– Вырасту,