Король и Шут. Как в старой сказке. Александр «Балу» Балунов
эскалатор, где можно расслабиться и подготовиться к посадке в поезд. Но что-то пошло не так.
Шурик Васильев, получив монету, дошел до входа в метро и сел в сугроб. Одну руку с той самой монеткой, как мы и договаривались заранее, он держал перед собой, а второй попытался обхватить свою голову. Видимо, задумался о чем-то. «Давайте, – говорит, – покурим, а то я так не могу». Ок. Было решено скурить остатки прямо у входа. И если на такую наглость нам менты ничего не скажут, то можно смело идти, а скажут – так и не поедем, не судьба, значит. Покурили.
И тут я понял, что мы просто обязаны добраться до Эрмитажа. Что это мое намерение, извини за такие слова. То есть это что-то такое, что сделать нужно. Это я про намерение. То есть не просто сделаем, а там – как масть ляжет, а наоборот. Сделаем – и все. Иначе жизнь остановится. Вселенная разрушится, и снегири замерзнут. А им и так обоим холодно – что Вселенной, что снегирям. Да что там, намерение – это когда никакого «если» просто нет. И никакого «когда» тоже нет. И кони. Короче, пошли мы внутрь.
И только мы зашли в холл, только нас обдало теплым дыханием метро, только мы сделали насколько шагов, как нас тормозит мент.
– А… – сказал я.
– Сразу на хуй, – сказал мент.
– А… – собравшись с силами, я вспомнил о своем намерении и вступил в дискуссию.
– Идите, отсюда, алкоголики! Под поезд еще попадете, а нам отвечай.
(Да, забыл добавить, мы предусмотрительно купили бутылку пива и побрызгали себе на куртки, чтобы пахло.)
Тут я понял, что не смогу ничего поделать, но и намерения никто не отменял, и поэтому дал команду мозгу на разговор. Что я нес, мне неизвестно, видимо, что-то интересное, поскольку мент проникся и даже поверил. Типа нам и не надо в метро, а надо вот этому (Васе), а мы просто его доставляем, как более трезвые. А Васе очень надо, у него свадьба, отходит пароход, он моряк и вообще край. Давай, мол, мы незаметненько просочимся.
– Не, – говорит мент. – Не могу вас пропустить. Тетка, что карточки проверяет, уже видела, что я вас остановил.
– Тут надо помнить об арбузах правосудия! – сказал Горшок, который до этого стоял молча и глядел на свою монетку.
Потом он вздохнул, присел на попу возле турникета и принялся пытаться, впрочем, безуспешно, засунуть эту свою монетку в щелку. Надо было что-то делать. Как только я это понял, мне все стало ясно, не просто ясно, а легко и свободно ясно. Не знаю, как назвать это чувство, но в будущем оно мне не раз помогало и на сцене, и в музыкальной жизни. Улыбнувшись менту, я сказал:
– Давай так. Мы выходим на улицу. И заходим второй раз, через какое-то время. Этого (Васю) мы берем под руки и ведем. Ехать нам по прямой ветке. (Не знаю почему, но слова про ветку его успокоили.) И вот если у нас и во второй раз не получится зайти внутрь просто, легко и свободно, без нареканий, тогда да, мы выйдем и уйдем навсегда. Ну, а если пройдем, то уж пройдем.
И мент согласился.
И