Дети Белой Богини. Наталья Андреева
уходишь, оправдывая свое безразличие занятостью. Скажи честно, ты хочешь развода?
– Ты же знаешь, что это невозможно.
– Но хочешь.
– Нет, – Маша отвела глаза.
– Ладно, я понял. Не так давно ты сказала: «Хорошо, что у нас нет детей». И я узнал, что ты ходила к Герману. Не перебивай, я думал об этом три недели. Ты к нему ходила. Но я не могу так просто тебя отдать.
– Я не вещь.
– А я вещь? Неодушевленный предмет, с которым можно так обращаться?
Завьялов попытался взять себя в руки.
– Подожди немного, – попросил он. – Я скоро пойду на работу, буду при деле, и все изменится.
– Ничего не изменится. Дело не в работе, а в тебе. Ты ненавидишь Германа.
– Ты не права.
– Да у тебя это на лице написано! С тобой невозможно разговаривать. О чем бы мы ни заговорили, ты переходишь на Горанина, бесконечно твердишь, что ему повезло, а тебе нет. Что он сильный, умный, необыкновенный, а ты нет. И сам жить без него не можешь! Думаешь, что можешь, что без него жить было бы лучше. Ты предсказываешь, что его убьют… Может, сам собрался его убить? Может быть, ты уже это делаешь?
– Я?! Что ты от меня скрываешь?! Договаривай!
– Я скажу тебе. Завтра, потому что мне на работу надо. Я действительно скрываю от тебя очень важное. Не хотела расстраивать.
– Маша!
– Мне надо идти.
– Нет, постой, – попытался он удержать жену.
– Саша, перестань. Я опаздываю. Утром.
– Ну хорошо. Утром, так утром, – сдался он.
– Все, пока.
Ушла, даже не поцеловав его на прощание. А вот раньше… Раньше, раньше! Заладил! Александр нервно ходил по комнате, сунулся было в буфет, где обычно лежали сигареты, но вспомнил, что их больше нет, и с досадой захлопнул дверцу. Попытался смотреть телевизор, но с раздражением выключил. Все одно и тоже. Сериалы перемежаются выпусками новостей и ток-шоу. Сладкая ложь, горькая правда и публичное перетряхивание грязного белья. Это раньше предпочитали сор из избы не выносить, а теперь им гордятся. Гляньте-ка, что у меня есть! Какая умопомрачительно прекрасная мерзость! Люди придумывают себе проблемы, а настоящих словно бы не замечают. Смешно! Слушать их – смешно. Жизнь проходит мимо. Вот в чем проблема. Надо бы изменить эту жизнь, но как? От неумения найти ответ на этот мучительный вопрос и рождаются все беды.
Он злился. Потом злился на себя за то, что злится, ворчит как старый дед. Остался, мол, за бортом жизни, а жизни-то никакой и нет. Выходит, и борта нет. Отчего так больно? Замкнутый круг. Проскрипев кое-как до десяти часов вечера, лег спать. Но уснуть не смог. Лежал, ворочался с боку на бок. Маша сказала – все утром. Она собирается рассказать что-то важное. Быть может, о Германе? О том, что уходит к нему? Не выдержал, вскочил и стал собираться. Не позволит он так с собой обращаться!
…Дверь открыл Герман, и, видимо, поняв все по его лицу, с усмешкой сказал:
– О! Я вижу у нас опять приступ ревности!
– Скажи честно, она уходит к тебе?
– Кто? –