Послания. Бахыт Кенжеев

      «Вот церковь, – я сказал, – Петра и Павла.

      Она давно заброшена. Когда-то

      в ней овощи хранили, а однажды

      решили клуб открыть, однако быстро

      задумались – ведь кладбище вокруг!

      Перепахать хотели, но, как я

      слыхал, районный эпидемиолог

      не разрешил. А кладбище и клуб —

      две вещи несовместные. Хотя, —

      я засмеялся, – под иным углом

      мне вся моя отчизна предстаёт

      огромным сельским клубом, в бывшей церкви,

      среди могил…» Я долго рассуждал,

      но спутники мои не улыбнулись.

      Мы обошли несчастную церквушку

      и замерли. В одном окне была

      проломана решётка. Я, подставив

      какой-то ящик, подтянулся на

      руках и стал протискиваться в

      дыру. Там не хватало одного,

      от силы двух железных прутьев, так что

      и при моём – весьма субтильном – тело —

      сложенье было трудно. Оцарапав

      бок, рассадив ладонь, переводя

      дыхание, я всё-таки пролез

      в просторный полумрак, и спрыгнул на пол,

      и руки отряхнул. Запахло тленом,

      гниением и калом, голубиным

      помётом, запустением. Иные

      из фресок расплылись, другие были

      попорчены зубилом. Однорукий

      Христос (академического стиля

      начала века) шествовал по водам

      к ободранной стене, где красовался

      обрывок ситца с надписью «Да здра…»

      Невыносимо стало мне. Я крикнул:

      «Эгей, сюда!» – но спутники мои

      не захотели выпачкать костюмов

      о кирпичи, о штукатурку, о

      порядком поржавевшее железо

      разломанной решётки. Но один,

      когда я лез обратно, вдруг взмахнул

      рукой и щелкнул кодаком. Спустившись,

      я снова засмеялся, увидав

      большую надпись «ХОДА НЕТ» над самой

      решёткою.

      Впоследствии мой спутник

      признался мне в письме, что наш поход

      нисколько не понравился ему,

      скорее озадачил, лишний раз

      заставив вспомнить о юродстве русских,

      скорбеть, что в бедном этом государстве

      заброшенных церквей, забытых кладбищ

      с бумажными венками на могилах

      сто лет пройдёт, и триста лет…

      Но, впрочем,

      писал он в заключение, я рад,

      что сделал этот снимок. Прилагаю.

      Я сохранил его. Цветное фото,

      фигурка диссидента, и решётка,

      и надпись черной краской: «ХОДА НЕТ»,

      и яблоко червивое на чьей-то

      могиле безымянной…

      То ли выдохся хмель, то ли скисло вино,

      то ли муха жужжит у виска.

      Есть у времени вредное свойство одно —

      на пространство глядеть свысока.

      В паутинных углах