Влад Хельсинг. Сергей Александрович Арьков
до ограды оставалось всего метров десять, Владик решил завершить экскурсию – зря, что ли, ноги выворачивал?
Он добрался до ограды. В этом месте она неплохо сохранилась. Правда, кирпичи потрескались и местами раскрошились, а кованый металл проржавел почти полностью. Владик остановился, глядя внутрь, где начинался настоящий темный лес. Он полностью скрывал здание церкви, и Владик испытал разочарование, осознав, что отсюда он ничего не увидит. А затем….
Вначале он не понял, что это. Какой-то камень правильной формы возвышался над травой. Чуть в стороне от него Владик заметил еще один такой же камень. А после, невольно вздрогнув, увидел потемневший, покосившийся на сторону, крест.
Это были могилы. Он смотрел не на церковный двор, а на кладбище.
Суеверный страх охватил Владика, но программист успешно обуздал его. Мертвецов, лежащих в могилах, бояться не стоило. Бояться стило тех покойников, что бродили по улицам городов. К тому же, судя по всему, этим могилам было уже более сотни лет, и от похороненных здесь людей давно уже ничего не осталось.
И, тем не менее, находиться в этом месте ему стало крайне неприятно. Владик уже собрался уходить, когда увидел в глубине кладбища надежно скрытое деревьями сооружение. Вначале он принял его за какой-то сарай или строжку, но, приглядевшись, с содроганием понял, что это. Склеп. Это был склеп.
Владику стало не по себе, и он медленно попятился от ограды, крепко жалея, что глупое любопытство заставило его прийти в это нехорошее место. Не стоило этого делать. В нынешние времена любопытство могло очень дорого обойтись.
Владик сам не понял, что произошло, но вдруг он со всей ясностью ощутил на себе чей-то взгляд. Это ощущение оказалось столь сильным, что программист невольно вскрикнул. Он не мог этого доказать, но был твердо уверен в том, что кто-то по ту сторону кладбищенской ограды смотрит на него. Смотрит пристально, не отрываясь. И сила этого взгляда была столь велика, что Владик ощутил его на себе почти физически, будто то был не взгляд вовсе, а чье-то недоброе прикосновение.
Такого ужаса Владик прежде не испытывал никогда. Только что он стоял возле ограды, а спустя секунду уже летел вниз по склону, рассекая своим трясущимся от страха телом заросли колючего кустарника, и не замечая, как шипы ранят его беззащитные ладони. Он сбежал вниз, пересек лесистую ложбину, взобрался по крутому склону, схватил наполненные водой фляги и с ними побежал к дому. Бежал, а сам непрерывно оглядывался, ожидая увидеть позади себя все, что угодно. Но там никого не было.
Рассказывать Центу и Машке о пережитых ощущениях Владик не стал. Главным образом потому, что сам не был уверен в том, что они вызваны чем-то кроме его излишне богатого воображения. Ему даже удалось убедить самого себя в том, что все это ему просто почудилось, что никакого взгляда из склепа не было. Да и кто мог смотреть на него со старого кладбища? Притом смотреть так, что прихватило живот и едва не помутило рассудок. Наверняка,