Теща. Виктор Улин
пообщаться без посторонних глаз. Уйдя в укромные глубины, где по ушам не била музыка, мы не только поговорили, но даже поцеловались и…
И я убедился, что в субботний вечер 27 октября 1973 года будущий уголовник Дербак вряд ли нащупал что-то существенное.
С Таней Авдеенко мы больше не встречались и на контакт не выходили, ее философ сын как-то выучился без моей помощи.
Вспомнил я ее сейчас уже сам не знаю почему, мне пора вернуться в сладостное безвременье между двумя школами.
В те дни, когда я находился у очередного порога.
3
Я подхожу к главной критической точке своей жизни. Все уже описанное лишь предваряет и в некоторой мере обосновывает события. А после случившегося все, что продолжалось со мной, уже вполне обусловлено.
Повторю, что стояло лето 1974 года. Шло самое начало июля или заканчивался июнь – на самом деле эти мелочи неважны. Важно лишь то, что я прошел экзамены, получил свидетельство об окончании восьми классов и готовился к очередному этапу жизни, которая еще не сулила слишком сильных перемен.
И самое главное – я был свободен от всего.
Сейчас те времена видятся мне под иным углом зрения.
Семьдесят четвертый год в СССР означал некое затишье перед броском в бездонную пропасть последнего, десятилетнего периода коммунистической агонии, который казался естественным продолжением жизни, где мы буровили космос, но подтирались газетами.
Впереди черным светом сиял год семьдесят пятый.
Вовсю готовилось празднество в честь 30-летия победы, которая по совокупности итогов – материальных и человеческих – уже тогда кое-кому из умных людей виделась поражением.
Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев позиционировался не как простой участник событий, а результирующий фактор той «победы».
Брежнев стал символом времени. Маршалом Советского Союза, не помню скольки-кратным на тот момент Героем, автором книги века – жалкой брошюрки «Малая Земля», которую написал за него уважаемый писатель, а сам генсек и не заглядывал в рукопись
Сама история страны больше, чем когда бы то ни было, напиталась враньем и подтасовкой, замалчиванием одних фактов и головокружительным возвышением других.
Например, славословилось – как славословится до сих пор – имя маршала Жукова, который положил десять дивизий, сто тысяч молодых солдат, без стратегической нужды – лишь для того, чтобы сделать подарок Сталину в виде Берлина, взятого ровно к 1 мая.
Людей в этой стране всегда считали даже не на сотни тысяч, а на миллионы – безотносительно того, именовалась ли она Российской Империей, Союзом Советских «Социалистических» Республик, или просто Россией.
Но в те годы военная вакханалия приближалась к своему неаналитическому максимуму.
Бесконечная кровь, выстрелы, взрывы и снова кровь занимали экраны кино и телевизора, в реальности шли бесконечные встречи ветеранов, на которых разрешалось говорить лишь входящее