На перекрестье дорог, на перепутье времен. Галина Тер-Микаэлян
лишили языка, силой обратили в мусульманство, но теперь я хочу вернуться к вере своих отцов. Леда исповедует православие, можем ли мы обвенчаться?»
– Григорианская церковь дозволяет венчание армянина с православной. Так вы твердо решили обвенчаться? – последние слова были сказаны по-гречески и обращены к Леде.
Она растерянно кивнула, посмотрела на Корьюна, и пока тот выводил на бумаге слова, Гарабет продолжал размышлять – какова же истинная цель нишанджи? Алет-эфенди никогда не страдал глупостью, но в последние годы его все сильнее и сильнее стала обуревать жадность. Несметные сокровища янинского паши, богатства греческого купечества и аристократов – вот ради чего он толкает султана на бессмысленные и губительные для империи поступки. Лоб епископа разгладился – ответ на мучившие его вопросы был найден. Он взял протянутую Корьюном бумагу.
«Мы твердо решили пожениться. Если церковь дозволяет наш брак, обвенчай нас, отец, и мы убежим к моим родным в Муш. Прежде мне стыдно было явиться к ним из-за моего увечья, но теперь выхода нет, я должен защитить Леду и ребенка»
Гарабет кивнул.
– Что ж, сын мой, – он вновь перешел на армянский, – я выполню твою просьбу и обвенчаю вас с Ледой, но бежать вам вместе никак нельзя – тебя станут искать, немому трудно скрыться. Если вам вдвоем все же удастся добраться до Муша, то вас обнаружат и там. Сразу поймут, что ты понимаешь их язык, узнают, что умеешь писать. Тогда спасенья не будет никому из твоих близких. Выход один: доверься мне. Пока я спрячу твою жену в безопасном месте и, как только будет возможно, отправлю в Муш безопасным путем. Сам же ты возвращайся в Топкапы.
Леда, не знавшая армянского и не понимавшая епископа, испугалась, увидев, как изменился в лице Корьюн, а рука его над бумагой на мгновение словно оцепенела.
«Хорошо, отец, спаси Леду, а я вернусь во дворец. Только больше не стану поклоняться Аллаху даже под угрозой смерти. Помолись, чтобы Бог простил мне грех отступничества и дал силы вынести муки, которые меня ждут»
Отшвырнув перо, он осенил себя крестом и прижал руку к сердцу. Гарабет покачал головой, тон его стал суров:
– Именем Бога запрещаю! Ты возвратишься во дворец, но ни один человек не должен заподозрить, что ты вернулся к своей вере. Совершай намаз, веди себя, как положено мусульманину, я отпускаю тебе этот грех. Однако ты должен будешь сообщать мне обо всем, что говорится на тайных совещаниях султана. Согласен?
Юноша поднял голову, и их с епископом взгляды встретились. Чуть помедлив, Корьюн прижал к себе дрожащую от страха Леду и кивнул. Гарабет чуть заметно улыбнулся.
– Вот и хорошо. Ты пишешь грамотно, как образованный человек. Какие еще языки знаешь?
Подумав, Корьюн аккуратно вывел:
«Знаю французский и венецианское наречие. Понимаю главное, хотя и не все. Писать могу по-армянски и по-гречески. Знаю латинские буквы, а покойный дядя