Актеон. Иван Панаев
понимающему, а то дуре этакой. Она не разумеет, что и деньги-то. Вот и служи тут тридцать лет…
Антон махнул рукой.
Ольга Михайловна возвратилась в диванную в то время, как Петр Александрыч описывал свое петербургское житье. Его описание, по-видимому, производило сильное впечатление на Прасковью Павловну и на дочь бедных, но благородных родителей.
– Меня все знали в Петербурге, – говорил Петр Александрыч, – решительно все. Если б я продолжал службу, я имел бы уж большой чин. – Говорят, что я вел большую игру… Да как же было не вести большой игры? Это было необходимо для поддержания связей… Со всеми этими господами нельзя же играть по десяти рублей роббер. Дмитрий Васильич чем выигрывал в свете? – картами. И согласитесь наконец, что же делать без карт? ну, холостой, я танцевал; положим, это холостому прилично, а женатому неловко, да и что танцами возьмешь? И что за важность, что я немного проигрался? Для человека, у которого такое состояние, как у меня, это не беда. Вышел в отставку, пожил в деревне, расплатил долги, накопил немножко – да и опять марш в Петербург. Проиграл сто восемьдесят тысяч – экая важность! я иногда в вечер по тридцати тысяч выигрывал – что такое? Заложишь имение, а там сделаешь оборот – и опять пошел себе… Можно увеличить оброк… А что, маменька, каковы наши соседи? Чудаки, я думаю, пресмешные должны быть.
– Соседи у нас очень хорошие, прекрасные, нигде не ударят себя лицом в грязь. Вот, например, Семен Никифорыч Колпаков… я ему еще выписала через тебя жилетную материю, помнишь?..
– А-а! – Гришка, сигарку!
Гришка принес ящик с сигарами. Прасковья Павловна осмотрела Гришку с ног до головы и всплеснула руками.
– Неужто это твой Гришка? Эк вырос-то! молодец стал, право, молодец! А давно ли, кажется, бегал по двору так, мальчишка крошечный? Господи! время-то, подумаешь, как идет!
Гришка подошел к Прасковье Павловне и поцеловал ей руку.
– Молодец! Тетку-то свою видел, Палагею?
– Как же-с.
– То-то же. Она тебя как сына родного любит… Нет, Петенька, насчет наших соседей – грех сказать. Семен Никифорыч редкий, отличных свойств человек. Обращайтесь с ним, мои милые, поласковее, покажите ему свое внимание, я прошу тебя об этом, Петенька, и тебя, друг мой Оленька. У кого родится сам-пят, сам-шост, а у него все сам-сём да сам-восем. Прошлый год какая у него гречиха была – просто на диво целому уезду. На нем особое, можно сказать, божие благословение.
– А что, он играет в карты, маменька?
– Играет; конечно, не по большой, душа моя, не по-вашему, по-петербургскому; а до карт охотник: и в вист, и в бостон, и в преферанс – во что угодно.
– И в преферанс? браво! Так здесь и в преферанс умеют играть?
– Уж ты нас, провинциалов, голубчик, так ни во что и не ставишь?.. Ну, вот еще у тебя самый ближайший сосед, в двух верстах от тебя, наш уездный предводитель, Боровиков Андрей Петрович, и с большим состоянием человек, вдовец; от покойницы жены у него два сына остались. Он все, бывало, с покойником братцем на охоту ездил и в бильярд играл.
– У Андрея Петровича, – продолжала Прасковья Павловна, – есть меньшой