Люди сороковых годов. Алексей Писемский
свою спальню, по-прежнему усталые и загрязненные, но далеко не с прежним спокойным и приятным чувством. Плавин был даже мрачен.
– Вы не верьте Николаю Силычу, вы отлично играли! – вздумал было утешать его Павел.
– Очень мне нужно верить ему или не верить, – отвечал Плавин, – досадно только, что он напился как скотина! Мне перед Симоновым даже совестно! – прибавил он и повернулся к стене; но не за то ему было досадно на Николая Силыча!
XI
Учитель
Все мы живем не годами, а днями! Постигает нас какое-нибудь событие, – волнует, потрясает, направляет известным образом всю нашу последующую жизнь. В предыдущих главах моих я довольно подробно упомянул о заезде к Есперу Иванычу и об сыгранном театре именно потому, что это имело сильное нравственное влияние на моего маленького героя. Плавин с ним уж больше не жил. Громадное самолюбие этого юноши до того было уязвлено неудачею на театре, что он был почти не в состоянии видеть Павла, как соперника своего на драматическом поприще; зато сей последний, нельзя сказать, чтобы не стал в себе воображать будущего великого актера. Оставшись жить один, он нередко по вечерам призывал к себе Ваньку и чету Симоновых и, надев халат и подпоясавшись кушаком, декламировал перед ними из «Димитрия Донского»:[29]
Российские князья, бояре, воеводы,
Пришедшие на Дон отыскивать свободы!
Или восклицал из катенинского Корнеля, прямо уже обращаясь к Симонову:
Иди ко мне, столб царства моего!
Вообще детские игры он совершенно покинул и повел, как бы в подражание Есперу Иванычу, скорее эстетический образ жизни. Он очень много читал (дядя обыкновенно присылал ему из Новоселок, как только случалась оказия, и романы, и журналы, и путешествия); часто ходил в театр, наконец задумал учиться музыке. Желанию этому немало способствовало то, что на том же верху Александры Григорьевны оказались фортепьяны. Павел стал упрашивать Симонова позволить ему снести их к нему в комнату.
– Чтобы генеральша чего как… – произнес тот обыкновенное свое возражение.
– Но ведь я не шалить ими и не портить их буду, а еще поправлю их, – толковал ему Павел.
– Это так, какие уж от вас шалости, – говорил Симонов и потом, немного подумав, прибавил: – Берите, ничего!
И сам даже с Ванькой стащил фортепьяны вниз.
Павел сейчас же их на свои скудные средства поправил и настроил. В учителя он себе выбрал, по случаю крайней дешевизны, того же Видостана, который, впрочем, мог ему растолковать одни только ноты, а затем Павел уже сам стал разучивать, как бог на разум послал, небольшие пьески; и таким образом к концу года он играл довольно бойко; у него даже нашелся обожатель его музыки, один из его товарищей, по фамилии Живин, который прослушивал его иногда по целым вечерам и совершенно искренно уверял, что такой игры на фортепьянах с подобной экспрессией он не слыхивал. В гимназии Вихров тоже преуспевал немало: поступив в пятый класс, он должен был начать учиться математике у Николая Силыча. Переход этот для всех гимназистов
«Димитрий Донской» – трагедия В.А.Озерова (1769—1816), впервые поставлена на сцене в 1807 году. Словами князя Димитрия, которые декламирует Вихров, начинается трагедия.