Мещане. Алексей Писемский
подтвердила Домна Осиповна.
– Но оно не платье, chere amie, – силилась доказать Мерова, – а драпировка какая-то.
– Хорошо сказано, хорошо!.. О, ты дочь, достойная меня! – подхватил граф (он еще смолоду старался слыть за остряка, и даже теперь в обществе называли его «тупым шилом»).
– Поэтому вы, – отнесся он к Домне Осиповне, – прекрасная дорическая колонна, а платье ваше драпри… Vous etes une dame aux draperies!..[16]
– Не знаю… Я что-то колонн в драпировках не видала, – произнесла та, несколько уже обидевшись и садясь на кресло.
Граф Хвостиков тоже сел.
– Ну что, пустяки – колонна!.. – подхватила Мерова, также усаживаясь около приятельницы. – Я убеждена, – продолжала она, – что это тебе, по обыкновению, шила твоя Дарья Петровна.
– Конечно, Дарья Петровна, которая никак не хуже шьет твоей madame Минангуа, и разница вся в том, что та вдвое берет за фасон и вдвое материи требует, – возразила Домна Осиповна.
– Как же это возможно! – произнесла почти с плачем в голосе Мерова. – Папа, разве правда это? – обратилась она опять к отцу.
– Я не знаю фасонов madame Минангуа; но в окнах у ней я только видал прелестные цветки, – отвечал граф.
– А разве она делает цветы? – спросила Домна Осиповна.
– Нет, он все глупости говорит: засматривался там на хорошеньких мастериц! – перебила с досадой Мерова и снова обратилась к главному предмету, ее занимающему: – Ты спрашиваешь, отчего тяжело, но зачем такие широкие складки? – сказала она, показывая на одну из складок на платье Домны Осиповны.
Та пожала при этом плечами.
– Ты, значит, не видала последних фасонов; есть у тебя какой-нибудь модный журнал? – спросила она.
– Два даже! – воскликнула Мерова и, проворно сходив, принесла оба журнала.
– Смотри: узенькая это складка или широкая? – говорила Домна Осиповна, показывая с торжеством на одну из картинок.
М-me Мерова вспыхнула при этом: она чувствовала себя прямо уличенною.
– Знаю я это! Но пусть на картинках это так и будет; носить же и надевать на себя такое платье я никогда бы не хотела, – произнесла она капризным голосом.
– Погоди, – остановила ее Домна Осиповна, – а этот капот, который на тебе, разве не так же сделан?
– Да что капот! Ей-богу, как ты говоришь? – почти выходила из себя Мерова. – Это глупая какая-то блуза, которую мне шила белошвейка.
– Attendez, mesdames[17], я вас помирю!.. – сказал, поднимая знаменательно свою руку, граф Хвостиков. – Каждая из вас любит то, что требует ее наружность!.. Madame Олухова брюнетка, к ней идет всякий блеск, всякий яркий цвет, а Лиза – существо эфира: ей надобно небо я легко облегающий газ!..
– Да, если это так, то конечно!.. – согласилась с ним Домна Осиповна, но дочь – нет и продолжала отрицательно качать своею головкою.
В это время послышались звуки сабли.
– Петр Евстигнеич, кажется, – проговорил граф Хвостиков.
Мерова заботливо взглянула на дверь.
Вошел действительно Янсутский, приехавший прямо от Бегушева и бывший очень не в духе. Несмотря
Вы – дама в драпировке! (франц.).
Подождите, сударыни (франц.).